В понедельниках есть особое очарование, но только для тех, кто имеет любимую работу или волен на работу вообще не ходить. Хотя, почему или? У Вайолет Паркинсон была замечательная, на её взгляд, антикварная лавка, которой заниматься было только в радость, и было очаровательное право не появляться к самому открытию или не сидеть до конца дня, если она сочтет, что это необязательно. А могла и вовсе не приходить, довольствуясь подробным отчетом от помощницы, в обязанности которой входило писать самым тщательным образом обо всём, что происходило за день, включая идеи и предложения на следующий.
Сегодня был понедельник, поэтому у отца было отвратительное настроение - это тоже не могло не радовать уже с самого утра. Мистер Паркинсон крайне тяжело переносил ранние подъемы и заканчивающиеся на самом интересном месте выходные, но на службу в Министерство таки был вынужден ходить - за прогулы ему пока не платили, а вот если бы начали, то вне всякого сомнения он бы согласился на такой вариант. Сама она, впрочем, не спешила в свой магазинчик, а появилась там ближе к обеду, чтобы Кэти не чувствовала себя совершенно свободно и вольготно - работников следовало держать всегда на грани обморока и легкой профилактической истерики, что вот-вот и они останутся без работы. Больше всего Паркинсон нравился тот факт, что достигать подобного эффекта можно было без криков, выволочек и прочих нелицеприятных действий, достаточно было говорить предельно тихо и вкрадчиво, чтобы девушка начинала нервничать.
Проведя часа три в антикварной лавке, Вайолет решила, что сегодняшний день отлично подходит и для других дел во благо себя, которые далеко не всегда сводились к магазинчику.
Где-то к шести часам мисс Паркинсон аппарировала обратно в Корнуэлл, в фамильному гнезду, намереваясь провести тихий и спокойный вечер с книгами, вышивкой и чаем. Для начала, конечно, следовало засвидетельствовать почтение (лицемерить никогда не поздно) отцу явившись на ужин. Переменяя выходную мантию на домашнюю, которая, на удивление, была куда более женственного и изящного покроя, хотя не теряла общую строгость, Вайол обдумывала, не стоит ли ещё больше испортить день Генри Паркинсону сообщив, что она плохо себя чувствует, а потому не спустится и будет ужинать в своей комнате.
- Мисс Вайолет! - Фолли, домовой эльф, который ходил за юной мисс с самого её рождения, испытывал к молодой хозяйке куда большую привязанность, нежели к новоявленной миссис Паркинсон и самому главе семейства, а потому сейчас подобострастно подметал пол ушами. Всё было просто - миссис Паркинсон в этом доме явление приходящее и уходящее, из фавора можно резко оказаться в немилости, а вот мисс Вайолет уже казалась ему чем-то фундаментальным и настоящим. - Хозяин просил вам передать, что сегодня к ужину прибудет гость, поэтому он просит не опаздывать.
Теперь настроение испортилось у Вайол - 1:1, ничья. Гостей Вайолет не любила, не понимала, но вынужденно-безразлично принимала, всем своим видом демонстрируя крайнюю незаинтересованность в их существовании. Переодеваться и что-либо менять было поздно, пришлось спуститься так, как была.
- Добрый вечер, отец, - гостя она не сразу увидела за высокой резной спинкой стула в обеденном зале. Зато когда обошла стол и повернулась в ту сторону, где должен был быть человек, то испытала резкое желание тут же объявить о недомогании и скрыться у себя.
- Ты почти вовремя, - вместо приветствия начал мужчина. - Должна быть здесь раньше меня. После поговорим о твоем поведении. Знакомься, мой гость, - он сделал широкий жест рукой, обозначая направление, в котором Вайолет смотреть не хотела. - Филипп Джагсон. Мистер Джагсон - это моя дочь, Вайолет.
- Простите, отец. Добрый вечер, мистер Джагсон, - на секунду Вайол поджала губы не то из-за нравоучения отца, который просто жаждал выместить усталость после рабочего дня, не то из-за того, что в отцовском госте узнала принцессу-истеричку, устроившую не так давно в антикварной лавке погром. Глаза поднимать при этом не стала, вместо этого занимая свое место за столом и безучастно глядя в тарелку, на которую домовик уже накладывал что-то мясное. Новое блюдо, расстарался.

Отредактировано Violet Parkinson (2016-12-22 00:27:08)

Правила приличия предполагали, что джентльмен галантно целует ручку даме, но правила приличия совершенно не предполагали, что даме иногда хочется отдернуть ручку – нет. Правила, как часто и случалось, были на стороне мужчин.
Вайолет с достойным равнодушием не обратила внимание на галантность, уделяя даже домовику больше внимания, чем гостю, но на самом деле крайне напряженно размышляла о сложившейся ситуации и возможностях, которые перед ней раскрываются. Или закрываются. Если этот Джагсон был приглашен к ужину, то это могло означать две вещи, хотя… Нет, по сути одну – отец хотел денег, как и всегда. Вопрос был только в том, что именно он продает: свой голос в суде, что-то из своего ведомства или же её. Девушка мельком взглянула на Генри Паркинсона, стараясь оценить риски и вероятности. Пожалуй, вариант с попыткой выдать её замуж можно было пока счесть маловероятным, иначе бы он не отчитывал её, а нахваливал как продавец свой товар, пока можно было хотя бы об этом не переживать. Пока, что придумает отец завтра, можно было только гадать, но сейчас этот господинчик мог стать ещё одной записью о просчетах мистера Паркинсона, об аккуратном учете которых так пеклась его дочь. Главное самой сейчас не упустить ничего важного, не сделать ничего выдающегося и тихонько покинуть этот гадюшник раньше, чем другие змеи осознают её как опасность.
Радости от повторного знакомства она не испытала, даже не изобразив на лице улыбку для приличия – это не входило в образ флегматичной невзрачной барышни, что было только на руку ей. Лучше всего было правда заняться ужином и не обращать внимание на присутствие лишних людей в за столом, поговорить за неё мог и отец:
- Ну что вы, она ещё пользуется моей добротой беззастенчиво, - в притворном сожалении заявил хозяин дома, отпивая красного вина из кубка. Вайолет, конечно, было очень любопытно, чем именно она пользуется, не считая правом крови на проживание под одной крышей с ней, но спорить не стала – пользуется, ну хорошо, потом ещё попользуется. – Семейная лавка? – можно было спокойно есть и не переживать о правилах этикета, не позволяющих говорить с набитым ртом – сэр Генри действительно говорил за неё куда больше и цветастей, чем позволила бы себе сказать Вайол. – А, та лавчонка? Я подарил ей в прошлом году на день рождения её, вместо куклы. Уже большая девочка, поэтому и игрушки побольше, а разорится, так и не велика потеря… Вайолет, а что, антикварная лавка до сих пор жива? – и не дожидаясь ответа дочери снова обратился к гостю. – Но это всё вздор, конечно, и детские игры, не стоящие внимания дольше, чем пять минут. Так о чем мы?.. Вам ещё огневиски?
За целый год отец так и не нашел ни времени, ни желания хотя бы для приличия заглянуть в лавку. Первые два месяца он с большим интересом спрашивал, не закрылся ли антикварный магазинчик, а потом и вовсе забыл о его существовании, а когда ему напоминали, то крайне удивлялся, что тот и по сей день существует. Вайолет было на руку, что отец не интересуется её делом, не в курсе доходов и расходов, иначе наложил бы лапу и на эти деньги, если бы счел дело внезапно перспективным. Она продолжала молчать, отец продолжал говорить:
- А вот славно, что вы подняли вопрос воспитания! Признаться, в наше время мало кто может похвастаться подобным, а Вайолет я вырастил один, без матери, - Вайол покоробило то, о чем сейчас говорил отец и как он это делал. Девушка сложила приборы в ожидании, когда все это прекратится, но всё равно молчала. – Зато воспитал как, а! Это вам не смешливые пустоголовые девицы, - прямо как женщины, которых он выбирал сам. – Но она несколько глупа, конечно, и медлительна… Но женщине ведь и не нужен ум.
Мужчина рассмеялся, оставшись довольным своим монологом и совершенно не замечая реакцию всех остальных участников застолья. Вайолет смотрела прямо в тарелку поджав губы – отец сегодня видимо получил достаточно много денег, что пребывал в настолько гадко-благостном настроении, когда был способен вообще её заметить. Когда замечал, то он, обычно, говорил только гадости.
- Хотите кофе? А к кофе нужен хороший коньяк! У меня есть бутылочка отличного, припасена для особого случая, - мистер Паркинсон лучился добродушием и желанием порадовать гостя настолько, что сам встал и, извинившись, отлучился за той самой бутылкой. – Оставлю вас в компании Вайолет ненадолго, прошу меня извинить, но коньяк оправдает ваше страдание. Не скучайте!
Когда мистер Паркинсон скрылся в дверном проеме, Вайол снова взяла приборы и продолжила прерванную трапезу даже не делая попытку занять гостя разговором.

Тишина Вайолет не смущала, а слишком долгое молчание было заведомо лучше тягостных разговоров с кем бы то ни было. Жаркое сегодня удалось достаточно хорошо, чтобы захватить все внимание девушки и не обращать внимание на гостя, про присутствие которого она могла сделать вид, что забыла, но не забыть на самом деле. По отражениям в бокале, на приборах и графинах вообще можно следить за человеком достаточно внимательно, не взглянув при этом непосредственно хоть весь вечер – за годы игры своей роли Вайол научилась подобным вещам если не в совершенстве, то достаточно хорошо, чтобы это не выглядело неестественно и неуклюже и чтобы вообще не бросалось в глаза тем, кто не ставил своей целью заметить слежку. Реакции Джагсона ей не нравились – однозначно он смеялся над отцом, но при этом имел с ним дело, а ещё был просто возмутительным нахалом, а это вполне могло перекрыть любые рациональные доводы.
- Интересная? – она спросила так, словно бы слышала это слово в первые в жизни и о его значении даже не догадывалась. Глядя на неё многие бы согласились с тем, что это слово ей незнакомо и даже чуждо. – А что-то должно меняться? – Вайолет пожала плечами снова искренне удивляясь. Впрочем, она начинала ощущать всю опасность момента – Филипп Джагсон, чтоб ему провалиться, похоже успел уловить за несколько секунд то, что Генри Паркинсон больше двух десятков лет не мог разглядеть. Это было опасно и совершенно некстати, очень некстати. Надо было или продолжать ломать комедию, или снимать маску. Снимать маску добровольно мисс Паркинсон всё равно не хотела, пусть даже частично. Она задумалась о том, как настроить отца против этого человека, чтобы в случае неприятных откровений, Джагсону просто не поверили, проигнорировав его слова о том, что доченька то совсем не та, за кого себя выдает. Для этого требовалось разузнать, какие они ведут совместные дела и насколько сложно будет эти дела свернуть. – Отцу в таких вещах виднее, - звучало неприкрытым сарказмом несмотря на весь ровно-нейтральный-незаинтересованный тон. С этим ничего сделать не выходило, хотя ответ был весьма приличным, пристойным и правильным, однако гость уже успел оценить степень отцовской любви к дочери, а потому вряд ли воспримет её слова за чистую монету. А жаль, но вряд ли.
Разговор начинал напрягать Вайолет даже не самим фактом своего существования, а тем, что она начинала чувствовать подвох, но пока не понимала, к чему Джагсон клонит:
- Покупка вам не понравилась? Очень жаль, - ни капли не жаль, но она и не старалась добавить в голос хоть немного сожаления. Приборы пришлось снова отложить – разговор приобретал неприятно-опасный оттенок, который не располагал к еде. Вайолет начинала чувствовать себя зверем, которого против его воли тащат из норы, ей это не нравилось. Последний вопрос заставил её склонить голову набок, напряженно поджимая губы – это уже был перебор. Он лез не в свое дело, нарушая все рамки приличия, хотя не зная подтекст, все можно было бы счесть безобидной и вежливой светской беседой. Но это не была вежливая светская беседа. – Вы себе много позволяете, - мисс Паркинсон таки соизволила повернуться к гостю. Было похоже, что в её флегматичную инфантильность Джагсон верить не собирается ни за что. – Что вы хотите узнать на самом деле этим вопросом, мистер Джагсон?

Отредактировано Violet Parkinson (2016-12-29 12:38:03)

- Если вам нездоровится, то обратитесь в Мунго, - предчувствия Вайолет не любила. Обычно, когда фразу начинали подобным образом, то потом начинали говорить гадости, а гадости не нравятся никому. - Да что вы говорите? И давно с вами такие думы? - она едва заметно усмехнулась своей догадке - да, все верно, после слова "предчувствие" начался шантаж. И, к великому её сожалению, шантаж не беспочвенный, хотя все пока держалось на игре слов, предчувствиях и тонких материях, которые в суде не предъявишь. Но для порчи репутации - самое оно.
И хотя Вайол старательно огрызалась и даже снова отвела взгляд, принимая выражение "не заинтересована, а вас тут и вовсе нет, вы пустое место", на самом деле беспокоил её этот мужчина очень сильно. Сейчас, когда были ещё неизвестны делишки, которые папенька творил в компании этого джентльмена, было крайне беспокойно знать о том, что все так неудачно складывается. Никто лишний не должен был знать или хотя бы догадываться об истинной природе Вайолет Паркинсон. Глупая девица, нерасторопная клуша - это куда больше подходило для выполнения её задумки, чем не в меру умная дура, которая после стольких лет совместной жизни с отцом умудрилась проколоться на какой-то мелочи с его подельником. Ай-ай-ай!
- Вы слишком сильно увлеклись поиском тайного, когда все просто, - сдаваться так просто она не собиралась. В конце концов, у неё была возможность продолжить играть свою роль, если или этот Джагсон где-нибудь сломает себе шею и умолкнет, или Генри Паркинсон будет говорить и ничего не слушать. В своем отце она не сомневалась, хотя его паранойя иногда творила чудеса, а вот в том, что мужчина внезапно захочет умереть - уверенности не было. - Вам показалось. Мой отец знает меня с рождения, неужели вы думаете, что я играю с пеленок? - на самом деле, всё началось чуть позже, около семи лет, но это были мелочи. Самое время было появиться отцу, которому стоит в шутку сказать о нелепейших предположениях мистера Джагсона, которые так забавны, потому что он старается быть джентльменом и сказать хоть что-то хорошее бедняжке-дурочке, хозяйской дочке. Так благородно. Аж зубы сводит. Правда, это скорее от досады самой Вайолет. - И леденцов побольше. Мерлин с вами, мистер Джагсон, я не ребёнок, чтобы умиляться сладостям.
Она это, конечно, сказала зря. Она сама это понимала, а потому для себя решила, что как только появится отец, она сразу же извинится и удалится к себе, чтобы больше не пересекаться с этим человеком. У неё, как и у него, было предчувствие, что отцу он ничего не расскажет, но при этом ещё неизвестно, будет ли лучше то, что он сделает вместо этого. Отвратительное предчувствие.

О том, чему полагается умиляться воспитанным дурочкам, Джагсон был осведомлен намного лучше, чем Вайолет. Вероятно, как она могла для себя сделать вывод, на собственном примере. Надо сказать, что он ей не нравился: он позволял себе слишком много и опасно близко стоял на краю зоны её комфорта и сокрытия истинной сущности, упорно пытаясь содрать с неё маску. Насилие любят лишь мазохисты и садисты, особенно если окажутся по правильную сторону баррикад, потому как если начать мучать человека, получающего удовольствие от причинения боли, то вряд ли выйдет что-то путное. Удовольствия, во всяком случае, никакого.
Отец вернулся как раз вовремя, иначе милая светская беседа могла бы закончиться трупом не в меру любопытного господина. Вайолет предпочла сосредоточить весь интерес на чашке чая, которую специально для неё принес домовик. Мистер Паркинсон считал зазорным переводить алкоголь, тем более хороший, на женщин и свою дочь, поэтому ничуть не возражал против такого расклада. С омерзительной жизнерадостностью он нахваливал свой коньяк, какой-то там редкий кофе, букет, который получается исключительно в таком сочетании. И ему можно было бы поверить, счесть тонким ценителем, если бы его внимательность отражалась бы хоть в чем-то еще, а острота обоняния и вкусовых рецепторов была действительно такой, какой он пытался их представить.
Джагсон оставил её в покое, но Вайол интуитивно понимала, что это не конец. Вряд ли он обладает склерозом в столь юном возрасте, если только у него женская избирательность памяти – тут помню, тут не помню, тут выгодно, тут просто не хочу. Это означало, что удара можно было ждать в любой момент и, право, мисс Паркинсон очень жалела, что она не обливиатор и не может как-нибудь поломать мозг этому человеку, чтобы не учитывать в своей и без того рискованной и сложной игре ещё и новую неизвестную.
Удар, правда, не заставил себя долго ждать, Вайолет чуть не задохнулась от возмущения, но внешне только помедлила с глотком чая. Филипп был отвратительно по-женски изворотлив, зато вот отцу он угодил. Тот, конечно, не сразу понял, о чем речь и кто тут оказался интересным собеседником (не считая его, конечно), но Генри был не безнадежен, а потому все-таки смог сопоставить упоминание «ваша дочь» и существо, сидящее с ним за одним столом в качестве мебели не самой высокой художественной ценности.
- О, вы считаете, что она может сказать что-нибудь путное? Но, разумеется, она воспитана в лучшем виде, потому хотя бы не испортит вам вечер непристойными глупостями, - он очень медленно перестраивался из режима «ругать дочь как настоящее ничтожество» к речам более сдержанным и в чем-то даже хвалебным. Похвала и Вайолет для него находились в разных мирах и никогда не встречались между собой. Возможно, поэтому он до сих пор не выдал её замуж – для этого надо было перестать хаять и начать выгодно преподносить, в то время как сама девушка не делала ни малейшей попытки отличиться. – Разумеется, - он великодушно взмахнул руками. – Я совершенно не возражаю.
Потом, кажется, он смекнул, что это может оказаться выгодно, а потому расцвел от появившихся в голове мыслей и поспешил предложить ещё кофе, ещё коньяка, ещё… Дальше Вайолет слушать уже не собиралась весь этот вздор, вежливо извинившись, она попросила разрешения покинуть столовую и вернуться к себе. Мистер Паркинсон ещё поколебался, пытаясь решить неразрешимую для него задачу, насколько для дорогого гостя приятно общество его дочери и стоит ли её отпускать, но потом сдался и кивнул.
Выходя уже из столовой Вайолет позволила себе взгляд в адрес Филиппа такой, что стоило забеспокоиться, не подлила ли она в коньяк, кофе или ещё куда-нибудь пару литров яда. Восторга от предстоящего похода в гости не наблюдалось точно, она была немного расстроена и, скрывшись из поля зрения мужчин, строго настрого приказала домовику «терять» письма от этого «милого джентльмена».