Настроение у Джагсона было ни к чёрту.
Перемена климата и времени сказались каким-то страшным сумбуром в голове, и Филипп катастрофически мало спал, засыпая под утро и просыпаясь с ранней пташкой, начинавшей гудеть под дверьми комнаты. Дорогая маман, будучи весьма активной пенсионеркой, трубила доброе утро стране в такую рань, что Джагсону и его великанам даже и не снилось. Несмотря на все внезапные побудки посреди ночи, бессонные ночедни и прочие милые штуки, которыми обычно полна жизнь кочевого наёмника-убийцы, он уже который день не мог прийти в себя от бодрого шуршания по дому миссис Джагсон, и Мерлин его знает, как этой женщине удавалось пробиться сквозь все заклинания, которые по идее должны были чутко охранять сон Филиппа.
Днём было не лучше: миссис Джагсон ни на шаг не отходила от сына и сыпала таким количеством вопросов и рассказов о жизни на родине, что ему хотелось бежать обратно в Перу, причём на своих двоих, только бы избавиться от преследующего его голоса, которым обычно говорила его, Джагсона, совесть в те редкие моменты, когда просыпалась (или пыталась проснуться). Надо ли говорить, что умиляться такому бодрому вещанию самой ненужной части своего организма было проблематично? Поначалу Филипп научился кивать и угукать через каждые полминуты, мысленно находясь совсем в другом месте, однако миссис Джагсон напор не ослабила: стала звать сына по имени каждый раз, когда ей казалось, что он недостаточно внимательно слушает. Игнорировать это он уже не мог, оттого целые дни превращались в одну большую изощрённую пытку. Хотелось завыть на луну и уйти жить под плинтус, где и встретить свой бесславный конец.

В общем, сегодня с утра он не выдержал (потому что выместить весь свой темперамент на ком-то, кроме эльфа, возможности не было) и высказал дражайшей маман всё, что думает об её чрезмерно раздражающих привычках, но в ответ — а, кстати, вместо чего? чего он ждал-то вообще? — губы женщины затряслись от обиды и всё, что она смогла ими вымолвить, было "проститеизвинитебольшенебуду". После этого Джагсон так и не смог снова уснуть, съедаемый странным чувством, которое обычно было ему ведомо только в отношении собственной матери, да и потом за обедом мать всё ещё хранила печальное молчание, а отец смотрел с такой укоризной, что лучше бы Филиппа завалил какой-нибудь нерасторопный великан. Пока эльф собирал со стола, а маман печально выплыла в свою комнату, отец крепко ухватил наследника за локоть и посоветовал "что-то с этим сделать". А к настоятельным советам отца Филипп-младший предпочитал прислушиваться.

Так он и оказался в Косом переулке: искал подарок, чтобы загладить свою вину и вернуть всё на круги своя. Перспектива новых витков человеческого жизнелюбия в отдельно взятом поместье не радовала настолько, что кислая рожа Джагсона распугивала прохожих: к тому же, страшно болела голова, и даже зелье, опрокинутое в себя перед выходом из дома, совершенно не унимало боли. Так, как бы побыстрее с этим разобраться... Что тут у нас: книги, совы, мётлы, сладости... Что ей дарить-то вообще, а?
Взгляд его скользил по вывескам и витринам, пока не наткнулся на то, чего раньше он не замечал (сколько он лет не был в несчастном Косом переулке?): антикварная лавка. Что ж, дорого, богато, достаточно антикварно для антикварной маман, почему бы и не попытать счастья в этом несомненно чудесном, волшебном, прекрасном и прочие нелестные эпитеты местечке?

— День добрый, — гаркнул он весьма неприветливо, с силой отпуская дверь на её законное место. Дверной колокольчик звякнул с такой силой, что Джагсон скривился, точно от зубной боли. Кто вообще вешает эти бабушкины приблуды, на кой драккл они кому-то пригодились в принципе? Глаз, что ли, нет, заметить посетителя?
Он медленно прошёлся вдоль полок, не задерживаясь ни на одной из тех безделиц и бесполезных вещей, которые тут продавались (пылились?) и, наконец, остановил свой взгляд на бледной девице. У хозяина денег не нашлось на существо с менее постной миной?
— Мне нужен подарок. Для женщины преклонных лет с большим количеством свободного времени и огромной тягой к прекрасному. Говорящий что-то вроде "мне не плевать" и достаточно дорогой для этого, — произнёс он медленно, неприлично долго задерживаясь оценивающим взглядом на девушке. Ну, фигура, по-крайней мере, при ней: даже если она очень отчаянно хочет это скрыть.

"Умение трещать без умолку считается за увлечение?" — тоскливо подумал Джагсон и, подавив в себе порыв разобрать эту лавочку по кирпичикам и бодро отправиться домой, попытался сконцентрироваться на мотонном голосе девицы. Хотелось спать и курить, курить, спать и, может быть, выпить: свалившаяся на него новая информация о жизни в Британии без Филиппа Джагсона переваривалась медленно с недосыпа. Ему нужно было попасть ещё в миллион мест, а вместо этого он торчал в непонятной лавчонке с непонятной девчонкой и, прищурившись, наблюдал за тем, как она поводит палочкой, демонстрируя ему ассортимент.

— Дома ей скучно, чем она занимается целыми днями я без понятия, — ответил он честно. Он и так не то чтобы сильно интересовался родительскими делами, а за последние пять лет, в которые его просто не было в стране, он и вовсе потерял нить. Мать не участвовала в семейном бизнесе и никогда в жизни не работала: вроде бы посещала светские вечера, где трещала с такими же, как она, чистокровными кумушками да потом вываливала все эти сплетни на мужа с сыном. Что занимало в жизни миссис Джагсон остальные дни, недели, месяцы и годы её сын не имел ни малейшего желания узнавать. Но вот зря.
Надо было хоть у отца спросить, что вообще принято делать в таких случаях. С женщинами Филипп в последние годы общался весьма скомканно, не до подарков и извинений было: времени нет, война, сама понимаешь, красотка — следующая, проходите, не задерживайте очередь!

Скорее бы уже закончили реставрацию его чёртова дома, куда он так мечтал вернуться. По-крайней мере, там он сможет делать абсолютно всё, что ему взблагорассудится, и никакой сердечный приступ ничьих матерей не будет ему помехой. А гости по расписанию — они и есть гости по расписанию, к их приходу принято выносить на свалку бутылки, окурки и мёртвых магглов в придачу.

На фразе про поющего соловья Джагсон всё-таки не выдержал и издал смешок, явно характеризующий его отношение ко всей той рухляди, которой торговали в этой лавчонке. Если ему на голову свалится ещё и эта говорливая туша, он точно принудительно самоликвидируется раньше, чем до него доберутся карающие длани государственных служащих.
— Не то, — ответил Филипп, давя в себе новый приступ идиотского смеха. — Что-нибудь, что займёт слишком говорливую женщину хотя бы на пару-тройку часов. "Если вообще в этом мире существует такая вещь".
Девица всё опускала взгляд, не давая Джагсону уловить на своём постном лице хоть один проблеск эмоциональности, и это бесило  — и одновременно с тем заинтересовывало — его ещё больше. Никогда в жизни он не терпел, чтобы его игнорировали: ненавидели, оскорбляли, обижались — всегда пожалуйста, но вот это пустое "вас тут нет" толкало Филиппа в разное время его жизни на совершенно идиотские поступки. Он подошёл почти вплотную к прилавку, на который девица выставляла всевозможные диковинки (бредовинки, на вкус Джагсона), разглядывая её склонённую над вещицами макушку.
— А взгляд прямо в глаза тому, с кем разговариваете, случайно не завезли в вашу лавку древностей? — произнёс он насмешливо.

Что-то подобное этой книжке Джагсон бы и купил, да, если честно, он купил бы хоть весь Косой переулок, лишь бы маман не строила из себя оскорблённую невинность, но при этом поумерила пыл. Однако сейчас ему как-то совершенно расхотелось брать что-либо первое попавшееся и отправляться восвояси, попытка вывести девицу на эмоции казалась куда более интересным развлечением. Он даже почти позабыл о головной боли, которая напоминала о себе теперь ещё более резкими толчками в череп, точно призывая не засматриваться на ноги каких-то там дам непонятного происхождения, а вполне себе жалеть себя, злиться и страдать. Точнее, в идеале, заставлять страдать других — эта схема была более рабочей.
— Мне не нравится соловей, — ответил Джагсон, когда тирада про остальные вещички закончилась. Он её и не слушал практически, да уж точно не слышал. — И книжка не нравится. Ничего мне тут не нравится. Найдёте то, что нравится, буду очень счастлив.
Не найдёт. Девица была обречена на страшную участь для продавца мелочей и ерундовин: покупатель недоволен, покупатель уходит, не оставив половину своего кошелька в лавчонке. Джагсон при желании мог бы скупить тут всё, да вот только для того, чтобы такое желание у него проснулось, девица должна была стараться чуть больше. А она не старалась ни на дюйм. Такого он ей, конечно, простить не мог.
— Дайте угадаю, — Джагсон оперся на прилавок с хозяйским видом, явно демонстрируя, что никуда он отсюда уходить не собирается, пока не закончит свой проникновенный монолог и не получит на него хоть сколько-нибудь внятного ответа, — мама с папой учили вас не разговаривать с незнакомцами, и теперь эта установка здорово мешает вам работать, поэтому вы ищете способ маневрирования между тем, как сделать вид, что меня тут нет и тем, чтобы не упустить прибыль. Делаете вид, что разговариваете с призраком.
Он задумчиво опустил руку в карман с курительной трубкой, однако решил приберечь её на потом, как оружие совсем уж массового поражения. Девица, скорее всего, придёт в ярость, стоит ему разжечь огонь где-то вблизи драгоценных товаров маленькой лавчонки; да и немного воспитания Филипп всё-таки приберёг с детства. Папа всегда учил не начинать знакомство с барышнями, пусть и такими откровенно смурными, с демонстрации своих пагубных привычек. 
— Но вы попробуйте ослушаться дражайших предков. Я вам понравлюсь.
В этом он, естественно, ни капли не сомневался.

— Вам бы у неё поучиться, — заметил Джагсон. Девица, в отличие от куклы, очень бодро поддерживала диалог только с самой собой, но не хотела общаться с ним, хотя фактически отвечала на любой его запрос. Джагсону не хватало присутствия, и это присутствие он хотел выбить из девицы любым доступным ему способом. Ну разве что, пожалуй, не будет кидаться непростительными: не хватало ещё оказаться на палочке у аврората в первый месяц своего триумфального возвращения на родину. В Азкабане, говорят, скучно так, что даже вши воют.
— Поверьте, мисс, — Филипп ухмыльнулся, — при большом желании я куплю всё то барахло, которое вы здесь держите, и освобожу место для чего-то более стоящего. Жаль только, что у вас плохо получается убедить меня, что оно мне надо.
Он шумно выдохнул, оторвался от стойки и бодро прошагал к стеллажам, рассматривая лежащие на них вещицы. Лежала куча всего, всякой никому не нужной ерунды, захламляющей дом: самому Джагсону было много не надо, поэтому в его владениях царили бы абсолютно спартанские условия, если бы домом сейчас не занимались родители. Чем будет его дом теперь — он точно не знал, но боялся даже предположить, что половина вещей у него будет из подобного склада пыли.
Хотя вон часы на стене симпатичные. Дорогие, всё как ему нравится. Разве что теперь делом принципа было ничего из этого не купить, но вывести эту мадам из себя. Где их таких штампуют, на заводе терпимости к миру? Или мысленно она уже расчленила его, а с трупами не разговаривают? Джагсон краем глаза старался следить за лицом девицы, но оно оставалось непроницаемым. Скука какая.
— Вы так мило меня игнорируете, что я, пожалуй, задержусь тут у вас подольше, — предупредил он не то чтобы угрожающе, но воспринимать это стоило именно так. Скучающим взглядом он осмотрел антикварные вещицы и абсолютно беспардонно брал некоторые из них в руки, продолжая коситься на девицу.
— Не против, если я осмотрюсь? — спросил он насмешливо, держа в руках какой-то экспонат этого музея безумия. Конечно, ничего слишком дорогого обычно не держали в тех местах, где шаловливые клиентские ручки могли разбить, убить и всячески повредить, но Джагсон пока не был уверен в том, что конкретно эта безделица — не самое дорогое, что было в жизни этой девицы. А такое, как он уже для себя решил, могло быть сплошь и рядом.

А вот это сейчас произошло абсолютно зря. Зрязрязрязрязря.
Джагсон, чьё весьма не благостное настроение начало слегка улучшаться за счёт того, что он нашёл себе девочку для битья, впал в ярость. Вода, конечно, иссушилась лёгким движением волшебной палочки, которая оказалась в его руках раньше, чем он успел вообще хоть о чём-то подумать (привычка — вторая натура), а вот тонкий стан девицы в его глазах вполне мог бы уже переломиться надвое, если бы его не останавливало нежелание провести жизнь на райском курорте в Азкабании. Мысленно расчленив парочку великанов, Джагсон выдохнул и всё так же мысленно вернулся в лавочку в настроении ещё более мерзком, чем раньше, и ещё с большей жаждой вытрясти из этой девицы хоть одну небольшую эмоцию, чтоб ей пусто было. Поражения терпеть он не привык.
Палочка с трудом высвободилась из напряжённых пальцев. Разжать их без произнесения боевого заклинания казалось невероятно сложным, и Джагсон с трудом удерживался от привычки длинною в пять лет.

Он не ответил на пустую, как картошка в миске бедняка, реплику ничего и простым движением руки снёс с полки что-то, что стояло ближе всего к краю. Конечно, со стороны он вроде как просто убирал палочку в чехол и был, естественно, совершенно неуклюжим парнем, но девица, надо полагать, была не настолько глупой, чтобы не предположить, что он сделал это специально. А может и нет. Может быть, он действительно просто абсолютно криворукий мужик — ну с кем не бывает? Пусть этот маленький факт останется для читателя загадкой.
Кукла, полетевшая на пол, жалобно что-то пискнула (не та ли была это безделица, которую рекламировала девица?) и приземлилась на пол. Её фарфоровое личико разлетелось во все стороны лавки, и, Джагсон подозревал, восстановлению не подлежало по одной простой причине: теперь эта кукла потеряет в цене в несколько раз, если уж речь пошла об антиквариате. А что до наложенных на вещицу заклинаний, так и вообще можно с ними попрощаться... Что, собственно, было всего лишь небольшой компенсацией за произошедшее в лавке идиотское событие и пусть всего на несколько мгновений, но вернуло Джагсону благостное расположение духа. Об этой своей вендетте он забудет, стоит выйти за порог, но здесь и сейчас вещь была испорчена, а Джагсон почувствовал себя отмщённым. Почти.
— Ах, простите, — произнёс он с гримасой абсолютно-не-сожаления на лице. — Какая неловкость.

Отредактировано Philip Jugson (2016-12-16 23:20:01)