Внимание мужа была навязчивым, душным, его хотелось сбросить с плеч и хорошенько отмыться. Он говорил: «Милая, не хочешь сегодня поужинать в том прекрасном ресторане у моего друга?», а Марии слышалось: «Я снова буду мучить тебя разговорами о своей проклятой работе, рассказами о том, как мой брат/сват/дядя женился и обзавёлся наследниками, как замучил желудок и Мерлин знает что ещё»... Она ненавидела, когда мужчины расслаблялись. Ненавидела, когда лёгкие и быстрые, страстные отношения начинали пахнуть домашними кислыми пирогами, затхлой серостью выходных у камина и попытками завести разговор о наследнике. «Ты ведь уже не девочка»...

Мария сбежала: хотя бы сегодня. Вечера она всё чаще проводила в своей зельеварческой лаборатории, где уютно располагалась у булькающих котлов со всевозможными зельями - от противозачаточных до бодроперцовых - с бокалом вина и рассуждала, что будет, если случайно уронить в него каплю напитка живой смерти. И если преподнести этот бокал любимому мужу. И не соблюсти меры предосторожности, попасться на удочку правосудия - и смеяться им в лицо. Нет. Мария предпочитала смеяться в лицо, находясь на свободе: так было куда больше эффекта.
Сейчас Мария снова держала в руках бокал с красным вином, но в лабораторию она не пошла: ждала гостя. Рабастан прислал ей письмо с просьбой встретиться, и она ответила, всенепременно, согласием: отправила ответ, сменила мантию, поправила макияж... «Поговорить», - усмехнулась она про себя. Поговорить - это она умела.

Они встречались в её личном особняке, чтобы не наводить никакой тени подозрения ни на замужнюю женщину, ни на убитого горем вдовца. Мария, конечно, когда-то мечтала, что все вокруг узнают, что Рабастан Лестрейндж, наследник известного и богатого чистокровного рода, иногда ночует не в одинокой постели в особняке брата, и что она, безутешная вдова или приличная жена, тоже не всегда отправляется в дальние командировки с ночёвками, но с возрастом всё плотнее приходило осознание, что шумиха никому не нужна. Шумиха всегда только мешает: особенно когда старательно пытаешься подвести к правдоподобной смерти кого-нибудь из своих мужей. Делать своё дело куда лучше молча и за закрытыми дверями: окружающие не оценят смекалки, а переводить драгоценное время на метание бисера Мария не слишком любила. К тому же, Рабастан Лестрейндж за все эти годы из недостижимой цели-приманки медленно, но верно, трансформировался в... наверное, кого-то из тех, о чьей репутации обычно заботятся.

Стук в дверь. Она встрепенулась, оправилась, отправилась открывать - сама.
- Стан, - прозвучало утвердительно. Мария качнула нарочито небрежно убранными в косу волосами, символом-знаком, что в гостях у неё будет не чужой - свой.
- Проходи, - пригласила она, впуская его внутрь, уводя за собой в гостиную. Дом был обжит настолько, насколько позволяло отсутствие хозяйки: домовик старался, как мог, чудесное создание.
- Какими судьбами? Вина? Огневиски? - спросила она, покачивая своим бокалом. Домовик, готовый обслужить гостя хозяйки по первому требованию, молчаливо жался где-то в дверях комнаты, ожидая приказаний.

«Огневиски, - заметила про себя Мария, оценивая выбор своего гостя. - Ну-ка, милый, что с тобой такое?»
Она предложила ему присесть в кресло, сама примостилась на подлокотнике, склонившись к нему, рукой скользнув по волосам, виску, шее... Она чувствовала его напряжение. Мария была, вопреки вероятным оценкам окружающих её волшебников, довольно хорошим и тонким психологом, чувствующим изменения в настроении людей, тем более, близких ей людей. Она знала Рабастана столько лет, сколько не знала ни одного из своих мужей. Он был с ней в горе, в радости и во всех тех непонятных человеческих состояниях, в которых не был ни один из её кавалеров, даже тех, что обещали перед алтарём. Что такое брак? Пустая формальность, лишняя бумажка, скреплённый магией договор оставаться в пределах одного дома до той поры, пока это удобно. Дружба с Рабастаном была ощущением другого толка - более крепким, основательным, чувственным...

Ценным.

- Расскажи, - мурлыкнула она, когда он заговорил об изменениях. Мария была кошкой, радующейся вернувшемуся наконец с работы хозяину, но радовалась она до тех пор, пока ей самой это было нужно. Потом хозяин бывал забыт: кошки, которых Мария не любила за чрезмерное свободолюбие, на самом деле очень на неё походили. Или она на них. Привязываться не к людям, но к дому; гулять самой по себе; позволять себя любить, вместо того чтобы любить самой. Брать, не отдавая в ответ.
Следующие слова Рабастана спустили Марию с небес на землю и с тихого предвкушения хорошего вечера - в реальность.
Она ни единым жестом не выдала своего волнения, нарочито медленно поднесла бокал к губам и сделала медленный глоток вина. Ей нужно было подумать, переварить, решить, прежде чем ответить хоть что-либо. Его слова ударили по ней плёткой, заставив вспомнить, что он никогда - никогда! - не будет целиком принадлежать ей. Он навсегда останется только недостижимой целью, которой она когда-то поклялась добиться и к которой она может приблизиться только на то расстояние, на которое смогла сейчас. Его тело будет её - с ней. Его душа будет рваться к ней - будет, Мария была уверена. Но он никогда не позволит себе хотя бы на минуту представить её рядом с собой в качестве не просто тайной любовницы или друга - в качестве жены, спутницы жизни, части его самого.
- Да, - наконец, произнесла она, точно ничего не случилось. - Это ты хорошо придумал. Вовремя.
Она поднялась на ноги и нарочито небрежно прошла по комнате. Домовик, вручивший гостю бокал, исчез как раз в тот момент, когда Мария снова повернулась к Рабастану и старательно улыбнулась.
- И кто же счастливица? Молода, невинна, привлекательна?
Мысль о том, что и её род был бедным, что и её родители были бы рады почему-то не отпускала. Марии давно было не семнадцать лет, когда она думала о том, как хорошо бы они смотрелись с Рабастаном Лестрейнджем у алтаря, когда мечтала, что он плюнет на условности и предложит ей стать его девушкой, потом - женой... Когда думала, что он чувствует к ней то же, что и она к нему, что всё будет хорошо, что тыква превратится в карету...
Тыква осталась тыквой, и Марии пришлось самостоятельно лепить собственное будущее. Рабастан Лестрейндж был её частью, но не целым миром, не всеобъемлющей закрывающей глаза пеленой, не чем-то из романов и сказок. Её это устраивало. Всегда.

Но что тогда происходило внутри сейчас?

- Ну, ты овдовел уже... сколько там? Года два как? - она нарочито небрежно дёрнула плечом. - Пора бы и честь знать, не всё в трауре ходить. Мне можешь поверить.
Она усмехнулась почти горько: кто мог быть лучшим экспертом в укладывании своего драгоценного супруга в гроб, как не женщина, похоронившая уже троих? Может быть, когда-нибудь и у неё появится желание осесть, завести ребёнка, стать благодетельной женой и матерью. Но не сейчас. Точно не сейчас. Не с тем человеком, с которым её связали узы брака.
- Вот как, - Мария улыбнулась и лёгким движением приземлилась в кресло напротив Рабастана, забросила ногу на ногу, покачала бокалом с вином в руках. - Ну, надеюсь, она ладит с детьми.
Она не стала уточнять, но имела в виду, конечно же, не только Софию, дочь Стана, но и дражайшую Беллатрикс: хотя Рабастану она обычно не демонстрировала свою неприязнь к выскочке из Блэков, которой фамилия Лестрейндж досталась только по тому принципу, что она родилась в правильной семье. Мария была уверена, её собственные ум, самоотдача, хитрость - всё это могло бы дать ей большое преимущество над большинством очень чистокровных дамочек. Но не давало. Потому что кровь её была недостаточно чистой, а семья - недостаточно богатой для того, чтобы на этот факт можно было закрыть глаза.
- Значит, не нравятся самостоятельные женщины? - спросила она, насмешливо прищуриваясь. - Мне казалось, ты так не думаешь, когда оказываешься в моём доме и во мне.
Она всё-таки позволила некоторой нотке раздражения вылезти на поверхность и торопливо запила её глотком вина. Нужно было продолжать держать лицо, иначе... А что иначе? В принципе, ничего не изменится. Но она не могла позволить Рабастану знать, что она чувствовала и какую обиду ей нанесло его желание жениться. Несмотря даже на то, что она прекрасно знала, что рано или поздно это случится.
- Мой муженёк тоже хочет сына, - произнесла она, снова посмотрев на Рабастана. Взгляд её был серьёзен. - Сына, которого я не хочу ему рожать. Боюсь, очень скоро мне снова придётся одеваться в чёрное, если Вуд не успокоится со своими истериками. Что же у вас за пунктик такой у всех: мало того, что всем подавай детей, так ещё и сына обязательно.
Она демонстративно фыркнула и закатила глаза.

- Естественно, - фыркнула она, оглядев Рабастана оценивающим взглядом. Самостоятельные женщины вообще были хороши тогда, когда не имели на мужчину непосредственного влияния. К этому миру, который не мог оценить её стойкость и внутренние качества по достоинству, она уже давно привыкла, и Рабастан, каким бы особенным он ей ни казался, всё-таки был частью этого мира. Он был воспитан в традициях чистокровного общества, к которому Мария стремилась и сама. Но её сын всё-таки будет точно знать, насколько опасна может быть женщина, которую ты не воспринимаешь всерьёз. В конце концов, она прекрасно знала и видела, на что часто бывают способны загнанные в угол условностями умные женщины.
- Ради Мерлина, насколько старый род у Вуда? - Мария закатила глаза. Точно уж не годился в подмётки Лестрейнджам, Малфоям и прочим чистокровным семьям с кристально чистой кровью. - Сколько я выслушала про свою несговорчивость по этому поводу, тебе за всю свою жизнь не услышать. Мои аргументы в этом вопросы не играют никакой роли, вопрос "а если я рожу тебе десять девочек и ни одного мальчика" отвергается, как несостоятельный. Видишь ли, у настоящего мужчины рождаются только сыновья. Что, впрочем, не объясняет, почему у него есть родная старшая сестра.
Мария фыркнула, раздумывая над тем, насколько её свёкр смог побить рекорд "настоящемужиковости" после рождения старшей дочери, что заделал такое истеричное нечто, как её нынешний муженёк. Справедливости ради, мистер Вуд был вовсе не истеричен и в целом не позволял себе лишних эмоций, однако Мария, раздражённая ситуацией дома и ситуацией с Рабастаном, драматизировала вовсю. В голове всё это рисовалось жутко тёмными красками, и она осушила бокал вина, который почти сразу же был наполнен снова.
- Вероятно, если бы я лично не варила себе нужные зелья, я бы уже воспитывала третьего.
Она сделала глоток, одобрительно посмотрев на напиток в своих руках. Вкус точно был другой, надо же, надо будет почаще такое покупать... Она знала, что Рабастан хочет сына, прекрасно знала, а учитывая, что Беллатрикс так и не принесла его брату хоть каких-то наследников, это уже было делом чести. Она не знала, хотели ли её родители мальчика, но в любом случае она была единственной и, по собственному мнению, могла дать фору любому чистокровному сынку. Угораздило же родиться с не теми половыми признаками.
- Нет смысла, - бросила Мария. - Нет смысла с ним разговаривать. Я не хочу ребёнка от Вуда. Я не хочу, чтобы ребёнок привязал меня к человеку, которого...
"Которого я не люблю и никогда не полюблю", - подумала она, бросив напряжённый взгляд на Рабастана.
- Просто не хочу. Вуд будет отвратительным отцом, а становиться матерью-одиночкой меня пока не прельщает. Не то чтобы я не могу позволить себе воспитать ребёнка, но зависеть от мужчины ради его же прихоти - это выше моих сил. Думаю, для подобного есть спокойные и несамостоятельные жёны, вроде Лорейн Булстроуд.
И тут Мария поняла, что Рабастан был не идиот и прекрасно чувствовал её настрой. Она видела его напряжённый взгляд, который не замечала, погружённая в собственную обиду, и нервно стукнула пальцами по бокалу в руках. Это было чревато. Она знала, что Рабастан не был подкаблучником и никогда не напоминал ей хотя бы одного из тех мужчин, которые покупались на её красоту, грацию и показательно смиренный характер. Он не был - поэтому ей надо было сбавить обороты и всё-таки включить мозги. 
- Не смотри на меня так. Я знаю, о чём ты думаешь, но это в самом деле не приступ ревности. Мы ведь старые друзья, правда? Неужели нельзя немного подшутить над старым товарищем? Не обижайся, Стан, - она улыбнулась ему, почти искренне.

Она не знала, что ответить ему: знала ли она в самом деле, о чём думает Рабастан? Она считала, что знала. За столько лет он казался ей если не открытой книгой, то той, которую можно пролистать, зацепившись взглядом за строчки и буквы, а уж из них составить собственное мнение о содержании. Рабастан, несомненно, доверял ей столько всего, сколько не доверял никому, и она была уверена, что это не пустые слова. Она платила ему тем же: он был единственным, кто знал о том, что происходило в её жизни, вне зависимости от законности этих предприятий. Единственным, кто не осуждал и не уговаривал - за это она платила ему тем же. Как бы ни хотелось уточнить, уверен ли он в своей Лорейн Булстроуд, Мария понимала, что решение, о котором Рабастан ей возвестил сегодня, - полностью взвешено, обжалованию не подлежит. Ей не было никакого смысла говорить ему о том, что она на самом деле почувствовала, когда он пришёл, будто бы с повинной, он, если и не знал, никогда бы не стал принимать это в расчёт. Высшие цели, как же. Всё ради семьи.
Она не стала комментировать его реплику про малых детей; ей было прекрасно известно, что обида - самое страшное чувство, которое толкает на порой ужасные поступки. Она не считала свои поступки ужасными, конечно же. Но сам факт...
Звякнула ножка бокала о столик, Мария поднялась на ноги и лёгким шагом оказалась возле Рабастана. Обойдя его кресло сзади, она наклонилась, обвивая руками его шею, прижалась подбородком к его затылку, почувствовала, как щекочут нос его волосы. С Рабастаном было спокойно и как будто даже уютно, ей не нужно было пытаться кого-то из себя строить сверх необходимого. Он знал о ней больше, чем кто-либо ещё на этом свете, и от осознания, что он есть, ей в самом деле иногда становилось легче жить. Сейчас же на душе было тяжело, хотя она прекрасно понимала, что этот день неминуемо настанет - и настал он скорее позже, чем раньше.
- Знаешь... Если бы я кому-то и родила сына, то кому-то, кто хоть что-то для меня значит, - произнесла она тихо, смиренно и спокойно. Ей было сложно сказать ему прямо - почему же? - но она была уверена, что он должен понять. Если бы она нашла в себе силы назвать его имя... Нет. Это поставило бы его перед ужасным выбором, перед отвратительной необходимостью объяснять ей, что она недостойна, что она недостаточно хороша, а её - перед необходимостью держать лицо и полностью, бесповоротно рвать любые их отношения прямо на месте. Потому что Мария Забини не прощает обид, не прощает пренебрежения и не прощает попыток предпочесть ей кого-то другого. В случае с Рабастаном Лестрейнджем ей было проще не замечать того, что она не прощала, пока ей не предъявят это на блюдце. Она была уверена - не предъявят.
Пальцами она осторожно провела по его груди и шее.
- Ты хорошо сделал, что сказал мне сам, - произнесла она уже абсолютно как обычно. - Я это ценю. На свадьбу меня приглашать не нужно, но когда-нибудь посмотреть на твою жёнушку я не откажусь. Просто из любопытства.
Она снова отстранилась и вернулась на своё место.
- Что Рудо с Беллой? - спросила она непринуждённо. - Счастливы, что ты скоро снова будешь жить отдельно?

Он не стал спорить, и хотя в глубине души именно этого Марии и хотелось, она почти с облегчением выдохнула. Это значило, что всё теперь будет по-старому, по-прежнему: у него - жена и дети, дом полная чаша, куда хочется возвращаться, чтобы накормили, обогрели и окружили уютом, у неё - очередной богатый муженёк с обратным отсчётом, бесконечная работа, опостылевший и совсем заброшенный особняк. Эльф как верный и молчаливый компаньон, верный только ей, и тот не знал всех тайн Марии Забини, слишком это было рискованно. Может быть, доверять Рабастану тоже было не слишком разумно, но она не могла этого не делать, слишком сильно увязла в чём-то, что она отказывалась называть любым подходящим для этого словом, предпочитая не звать никак, иначе мало ли, чем это ещё может закончиться.
Она хмыкнула, когда Рабастан рассказал о реакции на его свадьбу дома. Надо же, сложно было бы себе представить, что хоть в чём-то они с Беллой сойдутся: обеим предстоящая свадьба не нравилась. Мария не понимала, что не так для Беллатрикс, которая наверняка только спала и видела, как бы вышвырнуть брата мужа из дома, но предполагала, что она может и играть на публику или просто зеркалить поведение мужа: на это ума ей, наверное, хватит. Она не понимала, почему с таким раздражением относится к Беллатрикс, но старалась об этом не думать, слишком тяжела была бы правда, когда она бы до неё дошла. А она бы дошла — Мария Забини всегда была умной девочкой.
- Смогут и о своей семьей подумать, - пожала плечами Мария. - Если, конечно, твоё присутствие не было попыткой оттянуть этот радостный момент.
А, по мнению Марии, именно так оно и могло быть: ну кто рожает детей в двадцать два, двадцать три, двадцать пять, когда жизнь только начинается и всё впереди? Ей самой это в голову с трудом приходило даже в двадцать семь, когда, казалось бы, уже самое время и набат бьёт, возвещая, что можно и не успеть. Волшебники жили достаточно долго, чтобы успеть, даже если первые тридцать лет жизни будут потрачены на себя, семью, карьеру и прочие радости в жизни, которые Мария не готова была оставить позади.
- Возможно, я скоро овдовею, Стан, - произнесла, наконец, Мария, выводя узоры пальцами по его плечам и груди. - Скоропостижно. Не уверена, что смогу вынести так ещё долго, если Вуд не умерит свой пыл. В целом, время сейчас подходящее: Министерству точно не до меня и не до моих личных драм. Как же мне это надоело, ты бы знал.
Она вздохнула. В самом деле сейчас ей казалось, что груз ответственности за подготовку убийства ложился на плечи снежной кучей, и что вот так просто стряхнуть его с себя, как она это делала обычно, она не могла.
- Если бы не побочные эффекты, давно бы придумала себе проклятие и сама себя прокляла, лишь бы они сами помирали, - она невесело улыбнулась уголком губы. - Может, и не надо мне больше замуж. Денег у меня достаточно, связи я и без этих идиотов нарабатываю, а что до пустоты в доме...
Она многозначительно посмотрела на Рабастана.
- ...наверное, у каждого свой удел.
И, самое невероятное, в эту секунду она и правда так думала, совершенно расстроенная внезапными новостями.

Рабастан ничего не сказал, и Мария сама не поняла, что испытала: то ли облегчение, то ли горечь. Что он мог, в конце концов, ей ответить? Он одной ногой женат, он скоро станет отцом отличного чистокровного мальчика от отличной во всех отношениях чистокровной жены, а она... Вдов вообще редко рассматривают как хороших жён, не то что матерей наследников. Может, она и вовсе пустоцвет, раз за столько браков ни одного не завела - это она о себе прекрасно слышала, когда хотела слушать сплетни. Не то чтобы её это трогало.
А потом Рабастан заговорил - не о том, о другом.
- Вот как? - эхом переспросила Мария и приподняла брови в удивлённом жесте. До этого Рабастан никогда не предлагал ей свою помощь, да она бы скорее удивилась, если бы предлагал, как сейчас. Она взглянула на него будто совсем по-другому. Он хочет искупить чувство вины, съедающее его изнутри, за такие новости о собственном браке? Или же просто делает ей, женщине, с которой делит задушевные беседы и постель, подношение, брошенное к её ногам, побеждённый соперник? Она ухмыльнулась: если бы она могла избавить его от женитьбы на Лорейн Булстроуд, кем бы она ни была, она бы именно это и сделала. Но Рабастана никто не заставлял жениться, он делал свой выбор сам: не было злого тирана-отца или брата, на которого можно было бы свалить вину. Рабастан был взрослым, состоявшимся человеком, который сам выбирал свою судьбу. Мария - свою. А те, кто осмеливался на ней жениться... Что ж, тем земля пухом.
- Несчастный случай... - она задумчиво покатала на языке это непонятное сочетание. Несчастный случай, и вправду. Разве она может быть хоть как-то причастна к тому, что произойдёт с несчастным Вудом, у которого недоброжелателей наверняка немало? Да и судьба, знаете ли... спросите у преподавателя прорицаний, в конце концов.
- Только жаль, я не специалист в несчастных случаях, - вздохнула она, сплетая его пальцы со своими. - Но, видимо, у тебя есть мысли на этот счёт?

Что Марии нравилось в Рабастане, так это его умение быстро разобраться в ситуации и предложить элегантное решение. Она сама и так достаточно часто бывала под подозрением, чтобы отказаться от такого заманчивого предложения. Несчастный случай, который оборвет жизнь ненавистного Вуда... Муженька, про которого Мария почти поверила, что он продержится подольше. Что же, и в самом деле, судьба-злодейка.
Ей показалось очень символичным, что жизнь её мужа оборвет именно её любовник, нет, что именно Рабастан Лестрейндж. Будто так круг бы окончательно замкнулся. Стан в последний раз сделал бы Марию вдовой, и она бы, наконец, пожила для себя. Впрочем, навряд ли это было возможно. Постоянная гонка на грани справедливости и правосудия, добра и зла, была как наркотик. Мария просто не могла остановиться, снова и снова вступая на тернистый путь замужества, чтобы прийти к закономерному и логичному исходу - снова овдоветь.
- Конечно, неизвестных будут тщательно искать, - тихо проворковала Мария в ухо Рабастану. - Не сомневаюсь в их мастерстве, да и время нынче неспокойное... Но разве что есть какая-то выгода от такого происшествия?
Она специально не говорила прямо, не потому что боялась, а потому что это добавляло некоторый элемент игры, кокетства, такое Мария любила. Ей нравилось играть с Рабастаном, и тот факт, что речь шла о человеческих жизнях, нисколько её не смущал.
Даже наоборот, только распалял.
- Мне все равно, что с ним случится, лишь бы не видеть его больше, - мурлыкнула она. - Но я с радостью посмотрю. Похороны будут шикарными, как бы он ни умер. А чёрное мне к лицу. Придёшь утешить вдову со стажем?
Она игриво повела плечом и потерлась об его плечо носом.
- Но я не хочу долго ждать. Пусть это будет твой мне подарок на свадьбу.
И пусть это была его свадьба, Мария была уверена: за свои переживания она кое-что заслужила.

- Увы, - подтвердила Мария, поудобнее устраиваясь рядом, вплотную, тело к телу, плоть к плоти, с Рабастаном. - Некоторым просто суждено умереть во цвете лет. Некоторые просто ступают не на тот путь или связываются не с теми людьми. Увы.
Она повторила это "увы" так равнодушно, будто и не было в этом разговоре речи о живом человеке, которому суждено было погибнуть только потому, что он действительно связался не с тем человеком. Или не с теми людьми - с Марией и Рабастаном. Точнее, связался он с Марией, но без Рабастана она свою жизнь не представляла уже очень и очень давно.
- Значит, кому-то его смерть будет выгодна, - наигранно-печально произнесла Мария. - Жаль, что никто не сможет этому помешать.
Не жаль, конечно же, лишь бы только никто не помешал... Вуду было уготовано место на кладбище ещё с того момента, как он сделал предложение Марии Забини, проигнорировав начисто ходившие вокруг неё слухи, проигнорировав таинственную участь всех её предыдущих мужей - как будто их было мало, чтобы что-то заподозрить. Он сам подписал свой смертный приговор, когда уверял, что в болезни и в здравии, в горести и в печали, всегда будет рядом со своей женой. С женой, которая легкомысленно давала обещания, которые не собиралась выполнять. В самом деле, не бога же ей бояться, что покарает за такое несоответствие собственным словам?
- Славно, - чуть помедлив, отозвалась Мария. Прикосновение Рабастана отдалось в ней такой нежностью, что ей захотелось тут же растаять, свернуться клубком у него на груди, оставаться там вечно, и забыть, наконец, про Вуда, про эту Лорейн, про всех на свете. Чтобы только он и она. Чтобы только Рабастан и Мария. И так, почему-то ей казалось, было бы правильнее всего. Они могут даже никогда не появляться на людях, лишь бы он был её без остатка и ей не приходилось ни с кем его делить. Чтобы он вот так и дальше касался её руки в полном нежности жесте, смотрел на неё и обещал прийти куда угодно, если бы она только его позвала. Даже на похороны её мужа, которого он собственноручно пообещал убить.
Впрочем, его следующий вопрос застал её в некотором роде врасплох. Она встрепенулась и чуть отодвинулась, чтобы заглянуть Рабастану в лицо и увидеть, о чём он на самом деле сейчас думает и не шутит ли.
- А чего ты хочешь? - спросила Мария серьёзно, глядя в его заинтересованные глаза. Она знала, чего он хочет, и, видит Мерлин, если бы он попросил, как следует... Но как следует бы не вышло: слишком много ограничений накладывали на них их фамилии. Мария Забини могла бы почувствовать себя отчаянно плохо, если бы знала, что ради неподходящей пассии некоторые отказывались даже от королевского престола, не то что от неосуждения со стороны общества, но она об этом не знала, поэтому как-то продолжала мириться. В конце концов, когда заранее не питаешь лишних иллюзий, переживается как-то проще.

Рабастан не шутил. Рабастан ждал её ответа. Но что он хотел услышать?
Мария едва заметно нахмурилась, поднялась на ноги элегантно, точно кошка. Она знала правильный ответ на этот вопрос, и он почти сорвался с губ, но она удержала его внутри и проглотила, как проглотила бы слёзы, если бы они всё ещё предательски подступали к глазам. Если бы она помнила, каково это, плакать, когда мужчина, который занимает единственный не равнодушный уголок в твоём сердце, женится на другой и прямым текстом сообщает тебе об этом. Когда ему нужен ребёнок - но не от тебя. Когда он всегда будет принадлежать тебе душой, но никогда - полностью.
Она на мгновение замерла, обхватив себя руками, выдохнула как можно тише, и тут же повернулась к нему обратно. Тёмные глаза сверлили Рабастана долгим, пристальным взглядом, и прежде, чем решиться, Мария снова сделала большой судорожный бокал вина.
В самом деле, если она хочет, чтобы он был её... Так она хотя бы создаст видимость.
- Я подарю тебе сына, если ты пообещаешь мне, что что бы ни случилось, он не будет знать ни в чём нужды, - произнесла она твёрдо. - Ты станешь его крёстным отцом и будешь заботиться о нём, как о своей крови. Неважно, что будет со мной, неважно, какую фамилию он будет носить, - она прекрасно знала, какую, и ни один мужчина в мире не смог бы этого изменить, - он не будет знать ни в чём нужды. Твои сыновья вырастут вместе, братьями, пусть и не разделят фамилию.
Она гордо вскинула подбородок.
- Примешь ли ты такой подарок, Рабастан Лестрейндж?