Она мне не сестра, она мне не сестра, она мне не сестра… Она мне не сестра!
Поверить, необходимо поверить в это, раз и навсегда. Захлопнуть дверь, не дать боли заполонить все тело, сознание, душу – липкой вязью захлебнуться в болоте собственных переживаний.
Нет, у нее нет права демонстрировать слабину. Сестра… нет, просто она сделала собственный выбор, навязала его всем остальным, предавая всех остальных, погребая не только себя – но и окружающих, беззаветно любящих ее близких, саму Беллатрикс. Как можно было!.. Как можно…

— Неужели твои родители думают, что смогут восполнить столь явственную прореху в репутации рода каким-то светским раутом? – Рабастан подходит к Беллатрикс, прикуривая трубку с табаком. Они вдвоем ожидают Родольфуса в северной гостиной – именно в ней расположен официальный камин Лестрейндж-Хауса. Беллатрикс стоит у окна, разглядывая хлопья снега, что неспешно кружатся по ветру. На самом деле в ней нет абсолютно никакого желания сталкиваться взглядом с Рабастаном. Нет, со всеми Лестрейнджами – даже самой собой. По-хорошему, Беллатрикс сейчас бы заперлась в дуэльном зале, до полного изнеможения отрабатывая недавно изученные боевые связки, загоняя себя до предела. А не собиралась бы на светское мероприятие, где столько сил уйдет лишь на одно только сдерживание бури, что терзала ее, подтачивала изнутри. – Это ведь надо же, твоя шлюшка сестра… — мужчина не успел договорить, как в мгновение ока превратившийся из простого веера кинжал упирается ему в горло. Рабастан вопросительно вскидывает брови, Беллатрикс прожигает деверя взглядом. Оба молчат.
– Будешь так реагировать, и тебе придется перерезать глотки большей половины нашего великосветского общества, — раздается мужской голос у самых дверей, в котором девушка без труда различает своего мужа. Беллатрикс скашивает глаза в бок и обнаруживает Родольфуса, привалившегося плечом к дверному проему. – Спрячь кинжал, Беллатрикс. — Девушка скидывает бровь – теперь зрительный контакт связывает ее с супругом. Рабастан, было шевельнувшийся в сторону от лезвия, вновь ощущает острие в опасной близости от своего горла. – Пожалуйста, — добавляет Родольфус.
Повернув лицо к деверю, Беллатрикс выжидающе на него смотрит. Рабастан тяжело вздыхает.
— Я перешел черту, сознаюсь. Прости, твоя сестра… — искренне, уже не наигранно, начинает мужчина, однако он практически сразу оказывается перебит.
— Она не сестра мне больше, — Беллатрикс поправляет Рабастана и, отняв от его кожи острое лезвие, отступает на пару шагов назад.
Слова мужчины, свои собственные – все это кажется ей неправильным. Вся ситуация кажется неправильной. Не должно все быть так. Не с родом Блэк. Не с ней самой.

Вскоре, все трое Лестрейнджей оказались в нюдовой гостиной Блэк-Хауса: как ближайшие родственники, им было позволено добираться до поместья через каминную сеть, а не экипажем, как всем остальным гостям.
Сухо кивнув родителям, Беллатрикс встречается глазами с Нарциссой. Обе девушки подходят друг к другу, и Беллатрикс крепко сжимает в ладонях руки теперь уже своей единственной сестры.
— Белла, ты пришла… — шепчет облегченно Цисси, обнимая старшую. – Как я рада тебя видеть…
Беллатрикс в покровительственном жесте отвечает на объятье, пытаясь свыкнуться с мыслью, что теперь не будет их сестринских шутливых «тройных» объятий, не будет этого магического единения трех ведьм – с момента… предательства отныне их будет только двое.
Ах, Меда, Меда… Прежде светлые, наполняющие душу легкостью, воспоминания наяву превращаются в ржавые цепи, сковывающие все нутро. Средняя сестра…
Нет, она не сестра ей больше. Не сестра ей больше. Не сестра!..

Прием, абсолютно фальшивый, с лицемерными гостями, лицемерными хозяевами праздника — вокруг одно сплошное двуличие… Гостевые залы Блэк-Хауса наполняются людьми, гостями. Звон бокалов, шум светских сплетен и перекаты сдержанных смешков – Беллатрикс ощущает, как окружающие люди поедают жаждущими подробностями взглядами, как облипают ее, Нарциссу, родителей. Беллатрикс противно, с каждой новой минутой раздражение все больше накатывает на нее, все больше бьет сознание… Но права расслабляться нет, и девушка, не задерживаясь ни с каким собеседником на долгое время, пытается хоть как-то нивелировать последствия скандала своим именем, брошенными то там, то здесь цепкими фразами.
— Давно в нашем свете не было курьезных скандалов, не правда ли, миссис Яксли?..
— Ну что Вы, лорд Ховард, Вы можете быть спокойны…
— Давно у рода Блэк не было белых ворон в семье. Миссис Патил, не думаете ли Вы…
— Какой же это удар для всей Магической Британии – невеста рода Блэк никому не досталась. Что думаете, мистер Селвин…

Уже спустя час Беллатрикс ощущает себя на грани – светские беседы никогда не были ее досугом, а то же действие, но в столь болезненных обстоятельствах… это становится все более и более невыносимым. Каждая новая беседа неизбежно сводилась к побегу Андромеды: казалось, каждый из гостей считал своим долгом задать колкий вопрос, поддеть, поглумиться.
— Должно быть, это такой был для Вас удар, леди Лестрейндж…
— Какой позор… Боюсь, Ваша сестра…
— Я читала, что магглы практикуют очень… развязанные отношения…
Конечно, все они были британцами – никто ничего прямо не говорил, но от этого Беллатрикс не становилось лучше. Все эти полунамеки, взгляды в ее сторону, жесты и характерная мимика...
В какой-то момент сознание переполнилось терпением: какой-то очередной собеседник, совершенно точно не обладатель звания "господина тактичности", брезгливо обронил:
— Я бы не стерпел подобного оскорбления от кого бы то ни было. Даже от собственной дочери – лично лишил бы мерзавку жизни.
— Действительно, — холодным тягучим голосом отвечает Беллатрикс. Она пожирает мужчину взглядом, веер в руках ее колет – так и просится, так и неймется применить его в эту же секунду – резким отточенным движением полоснуть по горлу нарвавшемуся, возомнившему себе не весь чего, мужчине. Но нельзя… Она в доме родителей… Да и неизбежно последует скандал, сплетни да слухи – и Нарцисса теперь уже точно не найдет себе достойного супруга.
Ничего не видя перед собой, Беллатрикс, похолодевшая, практически спотыкающаяся на месте, покидает отведенные для светских вечеров залы и оказывается в уже в закрытых от гостей помещениях. Ей нужен перерыв — остыть, дать себе время успокоиться.

— Он прав, — раздается мужской голос сбоку, и Беллатрикс вскидывает голову вверх, поворачивается в сторону говорящего – впивается взглядом в портрет почтенного Регулуса Первого – фактически воспитавшего ее родственника. — И ты сама должна иметь силу подступить так же с предательницей семьи. – Его голос тверд и черств, его глаза злы и прищурены – сам он смотрит на внучку свысока.
— О чем Вы говорите, дедушка, — срывающимся голосом Беллатрикс спрашивает магический портрет. Картины вокруг наполняются остальными предками – как на подбор великими представителями рода.
— Я говорю о каре — умерщвлении бастарда нашего рода.
— Дедушка... — хрипло сипит девушка, руки ее судорожно сжаты. — Но это же Меда... Моя сестренка, моя родная кровь...
— Тем более ты должна убить ее! – перебивает Беллатрикс мужчина, от чего та вздрагивает. Регулус нависает над ней всем величием своего прошлого, всем своим авторитетом, своим безграничным на нее влиянием. – Именно по этой причине ты должна ее убить! И собственной рукой, Беллатрикс, что очень важно! "Что дозволено Юпитеру, не дозволено быку", я всегда повторял тебе. А что еще я говорил тебе? А? Отвечай!
— Но все имеет свою цену...
— И предательство тоже! – отрезает мужчина. —  Избавься от привязанности к этой суке, вырви паршивую овцу из своего сердца, Белла! Если надо, то с кровью!.. Это твоя прямая обязанность — убить ее, убить собственноручно!..
От произнесенных слов Регулуса что-то внутри обрывается, ломается, разбивается на сотни осколков. Беллатрикс, не слыша крики позади себя, резким движением, подхватив подол платья, срывается с места, не глядя. Она куда-то бежит, гомон голосов с магических портретов поместья будто бы все нарастает и нарастает, все прибавляет и прибавляет в силе – бьет в виски набатом. Слезы уже застилают глаза, и она не видит дороги. Оступается, ломает каблук – падает, чтобы тот час же вскочив с места, бежать дальше.
В какой-то момент Беллатрикс обнаруживает себя в подземельях. И вот тут то – отдается чувствам. Абсолютно. Без остатка. Плачет навзрыд, падает на холодный пол, хватается за волосы. Все с надрывом, с болью, отчаяньем.
Убить сестру… Убить сестру за предательство… Это ее долг, долг как настоящей Блэк – все остальные представители семьи слишком слабы для того…
Нет, невозможно – как можно… Как можно, милую Меду…
Меду, по вине которой все это и происходит! По прихоти, любовной блажи которой, вся семья вынуждена нести этот крест... А сама Беллатркис…
— Ненавижу! – кричит девушка во всю силу своего голоса. Она до синяков на теле обхватывает себя руками, впивается ногтями в нежную кожу предплечий.
Почему она так поступила с ней?.. Как могла предпочесть всю семью, ее, какому-то мужчине! Как могла так просто отказаться от всего, что связывало их!
— За что, сестра! — воет Беллатрикс, содрогаясь всем телом. В глазах темные всполохи — ничего не видно. — За что!..
Беллатрикс сильнее сжимается, горбится – хочет исчезнуть. Лишь бы не испытывать ту боль, что накрыла ее с головой, удушает, терзает, сводит с ума.

Когда накал истерики спадает, Беллатрикс перебирается на ступени лестницы – садится. Дрожит всем телом, прячет лицо в коленях.
Сколько прошло времени, она не знает. Быть может часы, а может — мгновения.
Девушка настолько в бессилии, настолько опустошена, что пропускает появление неизвестного. Только было проносится мысль, что вот-вот ее увидят... вот такой вот, слабой и... жалкой, что хочется в тот же мгновение проклясть случайного свидетеля. Но затем раздается голос, и Беллатрикс узнает в неизвестном никого иного как наследника Малфоев. От чего-то в него не хочется тот час же запустить обливиэйтом...
Он укрывает ее камзолом, и девушка дерганым движением плотнее натягивает его на себя в бессознательном желании закрыться от всего окружающего мира. Люциус вообще кажется странным — прикасается, как никогда прежде, нарушает личные границы. В любой другой ситуации Беллатрикс непременно бы вскинулась, пресекла подобное поведение. Но сейчас... сейчас она молча склонила голову, положив ее на его плечо. Беллатрикс не стремится встречаться взглядами — лицо направлено вниз, а растрепанные волосы блестящей темной волной прикрывают ее, ограждают.
— ...где вы его только достали? — слова, еле уловимые, словно проносятся сквозь толщу воды. Беллатрикс усмехается, но ничего не отвечает в ответ. Подземелья наполняет тишина — лишь где-то в глубине скребутся мыши.

Шея затекает, наливается тяжестью, и Беллатрикс отстраняется от Люциуса, только сейчас замечая его необычную стрижку.
— Это каким таким модным тенденциям ты решил последовать? А, Люциус? — спрашивает девушка, усмехаясь. Легким быстрым движением она проводит по коротким платиновым волосам, еле сдерживая себя от того, чтобы дать рядом сидящему парню подзатыльник. Снова усмехается.

Ремус чувствовал себя бесконечно отдохнувшим в лазарете. Наверное, это было единственное место, куда он был периодически рад попадать. Не то, чтобы он не был рад друзьям, но после полнолуния, единственное, о чем он мечтал – это спать ближайшую вечность непробудным сном. И именно этим юноша и занимался в больничном крыле. Мадам Помфри – просто ангел во плоти. Ремус всегда просил поставить ширму рядом с его кроватью, тем самым ограждаясь от всех возможных посетителей, которые могли зайти принять зелье от простуды или наложить повязку на порез. Его собственные потрепанности же делились на две категории: клыки и когти самого себя и мелкие потрепанности от столкновений с камнями и ветками. Со второй категорией колдомедик Хогвартса справлялась без проблем за несколько минут. Первые же были поводом остаться на пару дней в больничном крыле. Несмотря на неприятные ощущения, которые приносили ему заживающие раны, он сладко спал, приходя в себя за те три дня, что шатался по округе. Мадам не задавала лишних вопросов, и без того все зная. Она лишь следила, чтобы Ремус соблюдал режим питания (с этим проблем после полнолуния не было – ел юноша за троих) и вовремя менял повязки. Да и те меняла ему сама. Друзей пускали только по часам, да и то он больше требовал рассказывать подробно, что происходило на уроках, а также показывать, сколько в учебниках они прошли за те дни, что Люпин-младший пропустил. В оставшееся же время оборотень либо нежился с подушкой в царстве Морфея, либо писал конспекты, чтобы догнать по учебе. В целом это были прекрасные два дня, но он уже ужасно скучал по друзьям, а потому был невероятно рад к ним вернуться: к разговорам по полночи и к ранним подъемам, к которым никогда не высыпаешься.
Утром старосту факультета ждали свои дела. Иногда случалось такое, что юноша мог ходить по школе один, без окружения друзей. Во-первых, его ждало собрание старост, где было необходимо услышать наставления, особенно, что касалось поведения студентов в Хогвартсе. Разговоры о грядущих экзаменах, о том, что стоит серьезнее относиться к патрулированию этажей. В этот раз именно патрулирование выпало на плечи Люпина, чем он и занялся. Конечно, он мог последовать совету друзей и схитрить – спрятаться в комнате, отслеживать нарушителей по карте Мародеров. Могли они даже использовать аргумент, мол, тебе все еще надо отдыхать! Но Рем считал, что есть такие вещи, как долг. И если Дамблдор доверился ему, вручив значок старосты, то, значит, надо вести себя соответствующе хотя бы иногда!
Патрулирование он провел в одиночестве, до обеда. После чего передал девочке с Когтеврана эстафету отлова первокурсников, практикующих в коридорах магию. И даже согласился с ней, что как-то студентов мало. Интересно, почему?
Только в гостиной Гриффиндора он понял, почему ему почти никто не встретился по дороге, если исключить пару привидений. Хогсмид. Все старшекурсники уже ускакали развлекаться в деревню, а первокурсники явно особо не отсвечивали пока. Да и нечем им пока светить. Пусть опыта выживания в Хогвартсе набираются, молодняк.
Разумеется, Сириус и Джеймс были в комнате. Где они еще могли быть в выходной вдвоем? Хотя, признаться, Луни был удивлен, что не застал в комнате Питера. Оставалось надеяться, что с ним все в порядке. Можно было, конечно, отследить его по Карте, но это гарантировало насмешки со стороны друзей, мол, не будь мамашей, пусть парень хоть немного один побудет, мало ли, чем он там занимается. Потому оставалось только надеяться, что с ним все в порядке. Обычно Люпин предпочитал, чтобы Питер был рядом – это точно гарантировало безопасность четвертого Мародера.
Очередной нелепый разговор. Их не бывает много. Сириус обязательно скажет что-нибудь о занудстве всех этих сборок старост, и что они только отвлекают от прекрасных дел, которые можно сделать за это восхитительное утро. Например, поспать. Или обратить внимание на прекрасных Сириуса и Джеймса. «И, вообще, тебя не было два дня, имей совесть, мы скучали!».
— В Хогсмид? – Рем невольно поморщился. Выбираться в деревню он не особо любил. Там шумно, апрель имел привычку быть очень грязным месяцем, а это означало, что каждый выход на улицу гарантированно выливался в ругань со стороны Филча о том, что они разносят грязь. – Не знаю, хочу ли я выходить на улицу, Сириус…
Однако, эти двое умеют уговаривать. Усталость ли, дела ли – какая к черту разница. Они оба знали, что Ремус все ради них отложит. И он это знал. Но своеобразная прелюдия принесла свои плоды: целых два дня (а это, извините, выходные!) тишины со стороны Мародеров. А это значит, что ему не придется сходить с ума в попытках остановить их от очередной попытки достать Филча или докопаться до Слизнорта.
— Ладно, но потом мы обязательно зайдем в «Писарро», — в ультимативной форме заявил Рем, осознав, что у него сточились перья, да и неплохо было бы поправить дело с тетрадями и пергаментами для домашней работы.
В «Зонко» Люпин особо ничего не делал, больше ходил и посматривал на всякие безделушки, в то время как Джеймс и Сириус набивали карманы сподручными средствами к тому моменту, как их таймер «хороших мальчиков» закончится. Возможно, Реми и купил бы себе какую-нибудь веселящую штучку, но деньги были отложены на подарки друзьям по окончанию учебного года, а карманные, которые давали ему родители, были невероятно скромными. Отец так и не начал разговаривать с ним, как с человеком, даже на письма отвечал в строго-офисной манере, которая скорее походила на общение коллег в Министерстве Магии. Но о том, что происходило в семье, Люпин не распространялся. Он знал, что это повлечет за собой разговоры о том, какой его отец говнюк. А это было последнее, что он хотел обсуждать. Потому и сделал вид, что ему ничего не интересно, опять.
Зато вот в любимом магазине пишущих предметов Люпин оторвался по полной. В бумажный пакет отправились новые перья и пузырьки с чернилами. Пергамент так знакомо и приятно пах, что с ума сойти можно было. И оборотень сиял как солнце, даже несмотря на отвратительную погоду, не переставая улыбаться. Он обнимал свой пакет, чуть шурша им, пока шагал в сторону их следующей остановки.
— И, какого дракла тебе столько письменных принадлежностей понадобилось?
— Как ты мог заметить, Сириус, — важно отметил Люпин, чуть задрав нос. В такие моменты говорил безумно серьезно, но выдавала улыбка на лице, — письменные принадлежности мне нужны для того, чтобы использовать их по назначению… в большинстве случае.
«Три метлы» выглядели дня них, уставших от долгих прогулок, как последнее пристанище. И больше всего на свете он хотел сейчас упасть за один из столиков и опустить пакет в ноги, чтобы немного отдохнуть с кружкой сливочного пива. Колокольчик брякнул над открывшейся дверью, и братьев-Мародеров поглотили шум и суета паба. Люди смеялись, люди пили. И легкость охватывала каждого, кто заходил сюда. Ремус был не исключением. Однако стоило проследить за взглядом Сириуса, как улыбка сошла с лица. Слизеринцы.
— Может, в этот раз все будет спокойно? – это было почти безнадежно, но Луни каждый раз надеялся. Надеялся, и зря это делал, но продолжал. – Джеймс, постарайся не флиртовать слишком долго с Розмертой. Иначе мы состаримся, пока ты исчерпаешь весь свой запас шуток.
И он, тихо посмеявшись, направился следом за другом, стараясь не потерять его в толпе. На слизеринцев он не смотрел. Жизнь научила: чем меньше ты смотришь на людей, тем меньше они замечают тебя. Но не заметить рослого тощего гриффиндорца, покрытого шрамами, было не так-то легко. Сев за свободный стол вместе с Бродягой. Пакет с книгами и тетрадками отправился вниз, освобождая руки старосты Гриффиндора.
— Ладно, я знаю, чего ты ждешь, — закатил глаза Люпин, чувствуя на себе взгляд Сириуса. – Да, вы молодцы, что вытащили меня. Нет, не жалею. Да, был не прав. Счастлив?