Он всегда считал, что с Беллой не могло случиться ничего плохого. Но его уверенность была основана не на простодушной наивности, с которой многие люди спокойно плывут по течению, убежденные, что все беды непременно минуют их, а судьба, так немилосердно смеющаяся над другими, по какой-то загадочной причине пощадит их самих. Рудольфус не верил ни в сказки, ни в бесконечную удачу. Он привык полагаться только на себя. Обещание, данное самому себе, зачастую надежнее даже «искренних» клятв друзей.
И Рудольфус обещал... обещал, что всегда будет защищать жену, что не позволит ни одному грязному магглолюбцу причинить ей вред. Конечно, он ни перед кем не озвучивал этот немного наивный обет, но, отправляясь на очередное опасное задание, старался находиться ближе к супруге, чтобы в случае необходимости иметь возможность вместо нее отразить заклятие или выставить защитный щит. Однако следует отдать Белле должное: до того злосчастного дня опека ей не требовалась.

Одиннадцатое декабря разделило мир на до и после.  До была относительно безоблачная жизнь, после – муки тревоги и ожидания.
Обыкновенное задание обернулось трагедией. Они попали в засаду. Трое пожирателей смерти против группы авроров. Слишком неравны были силы, шансы на победу. Но они сражались, пытаясь оторваться от преследователей. Отражая атаки врага, Рудольфус потерял из поля зрения супругу, не видел, как она пропустила проклятие, не успел вместо нее выставить магический барьер. Лишь истошный крик заставил его обернуться: Беллатрикс неподвижно лежала на земле, к ней уже спешил одержавший верх противник. Мгновенно забыв о дуэли, не беспокоясь о собственной безопасности, мужчина кинулся спасать свою жену, на ходу атакуя приближавшегося к ней аврора. Наверное, ему только чудом удалось увернуться от нескольких пущенных вслед заклятий. Возможно, ему не суждено было бы добраться до бесчувственного тела любимой женщины, если бы товарищ не выкинул нечто совершенно невообразимое, надолго отвлекшее внимание блюстителей порядка. Пользуясь внезапной передышкой и суматохой вокруг, Лестрейндж подхватил на руки Беллу и трансгрессировал. Серия аппараций, чтобы сбить министерских ищеек с толку, и он стоит на крыльце собственного дома.
Следующие несколько часов были ужасны. И хотя Рудольфус смог определить, что его жена еще (и сколько могло продлиться это «еще»?) жива, но привести ее в чувство не сумел. Начавшееся кровотечение окончательно убедило обезумевшего от тревоги волшебника, что любимая умирает. Ожидая прихода их семейного целителя, мужчина метался по спальне не в силах заставить себя замереть хотя бы на секунду.
Появление колдомедика и его слова о том, что Беллатрикс будет жить, нисколько не ободрили сходящего с ума от волнения мага. Тот факт, что целитель выдворил его из комнаты, а потом, ссылаясь на желание Беллы, отказался называть диагноз, окончательно утвердил Лестейнджа в мысли, что она обречена и пытается скрыть от него это.
Вынужденный, как и прежде посещать работу, чтобы не привлечь к себе внимание авроров, он старался сохранить самообладание, но, возвращаясь домой, с замиранием сердца смотрел на встречавшего его домового эльфа, ожидая услышать слова, окончательно уничтожившие бы всякую надежду. Но они так и не прозвучали.
Наступило пятнадцатое декабря. Рудольфус, смирившийся с тем, что ему никто ничего не говорит, молча проводил приходившего проверить состояние Беллатрикс целителя и вернулся в свой кабинет, где в последние дни проводил львиную часть свободного времени. Волшебнику безумно хотелось подняться наверх, обнять жену, сказать что-нибудь утешительное, но он боялся, что этим причинит ей еще больше страданий. Всегда такая гордая, сильная, смогла бы она простить им обоим то, что с ней произошло?
Он сел за стол и открыл книгу, пытаясь отвлечься от мрачных раздумий. Но прошел час, а маг так и не осилил ни единой страницы. Все написанное казалось бессмысленной ерундой, не стоящей ни капли внимания. Мысли постоянно возвращались к событиям того проклятого дня. Лестрейндж понимал, что если так будет продолжаться, то воспоминания сведут его с ума. Стремясь обрести хоть какое-то подобие спокойствия, он встал и подошел к книжному шкафу, растерянно провел пальцами по корешкам томов и замер, услышав звук шагов в коридоре. Резко обернувшись, Рудольфус увидел замершую на пороге Беллу. Бледная, с запавшими глазами, она казалась блеклой тенью той женщины, какой была еще неделю назад.
- Привет, - словно эхо, тихо откликнулся волшебник. Он боялся, что сейчас услышит то, чего с таким ужасом ждал эти несколько дней. Он не хотел, чтобы в фамильном склепе появился еще один гроб. Он не хотел терять Беллу. – Уже нет, - ответил мужчина, с обреченностью осознавая, что каждое сказанное слово приближает его к ужасной развязке.
- Конечно, - он кивнул, думая, что за этим, казалось бы, заурядным «поговорить» скрывается то, что окончательно перевернет его жизнь. Следуя просьбе жены, он трансфигурировал из так и недочитанного фолианта кресло и замер, ожидая худшего.
- Четыре дня назад я была беременна.
Фраза была какая-то неправильная. Он вовсе не это ожидал услышать. Ее значение никак не доходило до Рудольфуса. Он несколько раз повторил ее про себя, пытаясь найти то место, где говорилось о неминуемой смерти его Беллы, и лишь, когда разобрал предложение по словам, понял его смысл. Беременна. У них должен был родиться ребенок. Ребенок, которого больше нет. Волшебник пошатнулся, словно получив резкий удар поддых. Несколько мгновений он молча смотрел на жену, а потом медленно приблизился к ней и замер. Ему одновременно хотелось кричать и смеяться. Белла была жива, но ребенок... Зачем она пошла с ними, если носила его наследника? Как она могла быть такой глупой! В первый раз за все время совместной жизни ему по-настоящему захотелось ударить жену, но посмотрев на ее осунувшееся лицо, ссутуленные плечи, волшебник мгновенно потерял весь свой запал. Он тоже не сдержал своего обещания. Он был виноват ничуть не меньше.
- Ты не знала? – неожиданно спросил он. – До этого ты не знала?
Вопрос был задан, но Рудольфус не сомневался в том, какой ответ услышит. Все произошедшее казалось кошмарным сном. Слишком много, чтобы быть правдой.

Он смотрел на нее такую беспомощную, раздавленную, искореженную горем и ничего не чувствовал. Минуту назад он считал виноватым их обоих, три минуты назад - хотел убить ее, женщину, посмевшую рискнуть их ребенком ради банального задания, час назад –  не раздумывая, отдал бы свое родовое поместье, лишь бы услышать, что Белла будет жить. Сейчас же он стоял, смотрел, как она оправдывается и не испытывал ни капли жалости. На душе было абсолютно пусто. Эмоции, мучившие его последние дни, достигнув апогея, словно исчезли. Пламя отчаяния, бушевавшее в его мозгу, внезапно погасло, оставив после себя невыносимую усталость. Рудольфус, столько времени изводивший себя бесполезными размышлениями, неожиданно понял, что сейчас не сможет подумать даже о самой простой вещи. Разум, не выдержав гнета мрачных размышлений и душевных треволнений, отказывался воспринимать что-либо еще. Ребенок был мертв. И это знание должно причинить невыносимую боль, но пока он ее почему-то не испытывал. Белла будет жить. И эта новость, словно луч света во тьме, должна была принести облегчение. Но все шло как-то не так. Неправильно. Он ощущал себя человечком с колдографии, живущем в мире, где все эмоции вымышленные, а настоящих чувств не существует. Он всего лишь играет свою роль и не знает, что где-то там, за невидимыми границами рамки, есть другой мир. «Может быть, если я усну, то все окажется дурным сном?» - Рудольфус сжал и разжал пальцы на руках, желая сбросить с себя оцепенение. Перед ним, еле сдерживая слезы, сидела женщина, которую он так любил, ради которой не боялся рискнуть жизнью, а он, словно истукан, застывший обвинитель, молчал не в силах сказать ни единого слова утешения.
«Но ведь у нас будут еще дети», - такая простая мысль. Поражаясь, как он сразу не догадался, мужчина открыл рот, собираясь поделиться ей с женой, но опередила его, спеша произнести омерзительную правду, уничтожая последнюю надежду.
— Целитель сказал, что я больше не смогу иметь детей.
Бессердечный приговор им обоим. Ведь даже в этот, возможно, самый ужасный момент в его жизни у Рудольфуса не промелькнуло мысли о том, чтобы попробовать начать все с другой. Это испытание выпало им обоим, и пройти они его должны были только вместе. Мужчина пошатнулся, а потом медленно опустился на колени у ног своей рыдающей жены. Сначала он молчал, не веря в реальность происходящего, а потом начал осторожно гладить Беллу по спутанным волосам.
- Ну-ну. Не плачь, - повторял он, словно заведенный. Наверное, он должен был сказать что-то более убедительное, попытаться найти подходящие слова, но мозг все еще отказывался воспринимать случившееся. Лишь когда весь масштаб катастрофы дошел до его измученного рассудка, волшебник произнес то, что не решался сказать с того проклятого дня: «Я же люблю тебя, Белла! Слышишь? Люблю!» Он осторожно отнял от лица ее мокрые от слез руки.
- Я люблю тебя! Пойми это! – Рудольфусу хотелось плакать. Боль, так милосердно затаившаяся на какое-то время, нахлынула с новой силой. Он смотрел в заплаканные глаза своей жены и не знал, как облегчить ее их страдания.
- Ты не одна, - наконец произнес он.

Рудольфус не умел успокаивать людей, но раньше этого и не требовалось: родители никогда не опускались до того, чтобы делиться своими проблемами с детьми, Рабастан отличался завидной выдержкой, а переживания остальных его ни сколько не заботили. Даже свадьба несильно изменила положение дел. Беллатрикс ни разу не плакала при муже до сегодняшнего дня. И теперь, смотря на ее покрасневшее, опухшее, мокрое от слез лицо, мужчина чувствовал себя беспомощным. Он не мог утешить жену, не мог вернуть погибшего ребенка, не мог пообещать рождения другого. Он не мог абсолютно ничего! Пытаясь сохранить самообладание, Рудольфус стиснул зубы, словно боялся закричать. Реальность была слишком паршивой, чтобы оказаться правдой. Он не хотел верить, но отчаяние Беллы лучше любых доводов убеждало в действительности произошедшего. У них больше не будет детей. Все. Точка без малейшего намека на продолжение. Род Лестренджей прерван. И неважно, что еще есть брат, способный зачать наследника. Ведь он-то, Рудольфус, никогда не увидит своего сына.
Мужчина сглотнул, пытаясь придумать очередные слова утешения для обезумевшей от горя жены, но так и не успел ничего произнести. Дикий вопль, больше похожий на рев раннего зверя, чем на человеческий крик, заполнил комнату. Белла зашлась в приступе новых рыданий. Цепляясь за его руки, будто боясь, что муж встанет и уйдет, она умоляла, клянясь найти другого целителя, не бросать ее, выпрашивала прощение, все говорила и говорила, хватаясь за призрачную надежду. И Рудольфусу очень хотелось тоже обмануться, усомниться в компетентность их семейного колдомедика, но в глубине души маг сознавал, что вынесенный им приговор верен. За все время службы Лестрейнджам целитель не допустил ни единой ошибки и теперь… Волшебник судорожно вздохнул, отказываясь представлять это безрадостное «теперь».
Беллатрикс, лишившись последних сил, сползла с кресла и прижалась к груди мужа, ища поддержки и успокоения. Он тут же крепко обнял ее. В горле стоял комок, зрение предательски потеряло четкость. Мужчина закрыл глаза и тут же почувствовал, как по щекам потекли слезы. Он пытался быть сдержанным, хотел загнать переживания глубоко внутрь сознания, но эмоции были слишком сильны.
- Ты… - начал было Рудольфус, но тут же осекся. На ум никак не приходили правильные слова. А сам он не мог больше разыгрывать спокойствие, когда его душа разрывалась на части, словно терзаемая сотней разъяренных гарпий. Сейчас мужчине намного больше хотелось сломать что-нибудь, поджечь дом, а не подбирать бесполезные, пустые фразы.
– Я ненавижу все это! – наконец ответил он. – Я ненавижу даже мысль о том, что у нас никогда не будет детей! – вторая фраза была произнесена громче, чем он того хотел. – Ненавижу, но не тебя! – опасаясь, что Белла попытается уйти, Рудольфус крепче сжал ее в своих объятиях. – Тебя я никому не отдам! Расплачиваться? – теперь он почти кричал. – Платить будут они!

Белла отстранилась от мужа и заглянула ему в глаза. На ее щеках еще блестели слезы, лицо покраснело и опухло от рыданий, но она уже не плакала. Во взгляде женщины появилась неожиданная сосредоточенность. Она больше не была загнанной жертвой, обреченной на страдания, вечные муки совести и самобичевание. Она наконец-то услышала слова сжимавшего ее в объятиях мужчины, поняла, что в произошедшем были виноваты министерские шавки, эти проклятые магглолюбцы-лизоблюды, готовые попрать все и вся лишь бы сохранить иллюзию толерантности.
- Нам нужно найти этих авроров, - словно эхо мыслей Рудольфуса, произнесла Белла. В голосе звучали те жесткие нотки, за которые он когда-то полюбил ее. Каждое произносимое слово, казалось, было пропитано решимостью отомстить, заставить страдать тех, кто причинил им столько боли.
Поспешно вытерев слезы, будто стремясь скрыть проявление своей слабости, волшебница высвободилась из объятий мужа, поднялась на ноги и нервно зашагала из одного угла в комнаты в другой, вслух обдумывая детали предстоящего плана, задавая необходимые вопросы. В считанные секунды она преобразилась, опять превратившись в ту женщину, которую побаивались даже некоторые Пожиратели Смерти.
- Семеро, - тихо ответил Рудольфус. Стараясь не смотреть на метавшуюся из стороны в сторону жену, он перевел взгляд на свои руки. Они едва заметно подрагивали.  Стараясь унять волнение, мужчина  сжал кулаки. - Двоих убил Эйвери, когда мы отступали. Еще один… - он медленно поднялся с колен и сел в кресло, в котором несколько минут назад безутешно рыдала Белла. – Не так давно над его домом появилась метка. Никто не выжил. Рабастан… Он… - Рудольфус помедлил, подбирая слова. Маг опасался, что только успокоившаяся Беллатрикс  вновь заплачет, поняв, сколько людей знают о ее поражении: Лорд, Эйвери, все Лестрейнджи. – Случившееся его разозлило. Счел все личным оскорблением, - осторожно продолжил мужчина. – Женщина. Ты ее знаешь, - отвлекая внимание жены от опасный темы, произнес волшебник. – Алиса Лонгботтом. Предательница крови. Мы пару раз сталкивались с ней и ее супругом на светских вечерах. Они из тех, кто вечно борется за… - он нервно сглотнул. – За равенство.
Было невыносимо трудно произносить подобное. Защитники «свободы» вечно кричали что-то о справедливости, дружбе с грязнокровками и магглами. А его нерожденный ребенок умер из-за мифических прав какого-то отребья! Так в чем, драккл его дери, была их пресловутая справедливость?
Зрение предательски затуманилось. Рудольфус резким движением смахнул набежавшую слезу. Мужчины не должны плакать, что бы ни происходило. Это позор. Если ревет мужчина, то что же остается женщине? Он встал и, подойдя к жене, взял ее за руки.
- Они ответят за… - маг замолчал, не зная, как выразить словами все, что происходило у него в душе. – За все!
Да! Они ответят за смерть их сына, за слезы Беллатрикс, за его слезы! За все!