Аппарировав к самому напыщенному на свете дому («точно Люци в каменной кладке»), Белла огляделась по сторонам, стянула маску и рассыпала по плечам тёмные густые волосы. Свобода от маски — всю свою сознательную жизнь Беллатрикс отказывалась носить их, и только сейчас, под цепким взглядом властелина, была готова надеть на себя хоть тридцать штук кряду — свобода ударила свежим осенним ветром по лицу. Она мельком взглянула на собственную мантию, разгладила её (нужно было, наверное, переодеться, прежде чем являться в приличный дом в мантии для заданий, но времени не было — они и так задержались на акции), неодобрительно хмыкнула и всё-таки решила, что и так сойдёт.

Встречающая её Цисси была прелестна, как первые весенние цветы, но Белла устала настолько, что привычное любование непохожестью сестры в этот раз оставило её равнодушной. Она убрала с лица пряди волос, чуть склонила голову, несколько секунд разглядывая Нарицссу ныне Малфой («ушлый Люциус, отхватил лакомый кусочек»), потом направилась к дому.
— Цисси, — обратилась она к сестре вместо приветствия. — Отвратительная погода. Прости, я ничего не принесла в подарок — совершенно не было времени на магазины.
Времени не было катастрофически: Белла едва успевала отбиваться от настойчивых тренировок, от снисходительных внушений Рудо, от выматывающих физически и морально заданий на пользу организации. Визит к сестре, она надеялась, поможет ей хоть немного отдохнуть — по-крайней мере, перевести дух, чего никогда не удавалось дома у родителей.
На секунду ей показался шум где-то сзади. Цепь холодных следов по спине оставили мурашки — Белла надеялась, что это глупые птицы или кто ещё тут водится, в этой райской обители, но ум, начисто поражённый заразой войны и бойни, подсказывал, что где-то она просчиталась. Белла остановилась, всем своим видом приказала Нарциссе закрыть свой милый рот и не задавать лишних вопросов («Я сейчас, кажется, что-то с каблуком»), осторожным движением скользнула в руку палочка.

Это потом Белла научилась проверять себя на аппарационные маячки, наброшенные умельцами и невидимые стандартной проверкой от следящих заклинаний. Потом научилась не отправляться сразу по месту требования, а путать следы, скорее на всякий случай. Потом осознала, насколько ей — и, главное, Цисси — насколько им повезло в тот день, что преследователем оказался не бравый аврор, а мальчишка, только и способный, что бахвалиться собственной доблестью и всё брать на себя. Белла могла бы поставить под удар как минимум два семейства — а то и родителей, чей позор, пусть и никем не подтверждённый официально, после побега Андромеды и так не смывался ни одним чистящим заклинанием. Всё было потом.

Сейчас Белла резким взмахом палочки ударила по кустам и притаившейся за ней фигурой под разиллюзионным — «Petrificus Totalus, Incarcerous!» — и мальчишка, едва старше Цисси, выкатывается из-под облака собственных чар, пойманный за скорее всего первой в жизни успешной слежкой.

Отредактировано Bellatrix Lestrange (2017-06-12 18:47:47)

— В гороскопе! — вскрикнула Белла, вырванная из своих бесконечных мыслей о том, что ей теперь делать и в какой глубине проблемы она сейчас оказалась. Мальчишка таращил глаза, не в силах даже моргнуть, и у Беллы оставалось всё меньше времени, чтобы решить, что с ним делать. Палочку у него отобрать. Обыскать на предмет маячков (на этот раз четырежды), амулетов и какого-либо ещё оружия. Ещё раз оглянуться на как всегда спокойную Цисси и подумать, что внезапные встречи — это то, чего ей меньше всего хотелось бы сегодня. Почему бы внезапным встречам не бывать, например, встречами со старыми приятелями — или, скажем, хотя бы с Господином? Идёшь ты себе домой, а тут тебе, как по волшебству, Лорд попивает чай из фамильного лестрейнджевского фарфора... Решив, что о Лорде думать нужно исключительно после того, как разберётся с неприятностями, Белла снова повернулась к шпиону-недоучке.
— Под купол его, — решила Белла, командуя Нарциссе пустить её с телом уже-не-жильца внутрь. — Сначала поговорим, потом...
Но поговорить не удалось: мальчишка, как только к нему вернулась способность говорить, начал извергать такие страшные проклятия, что Белла решила сразу перейти к пыткам, предварительно набросив на мальчику силенцио, чтобы не оскорблять слух прекрасных дам. Да, пытать, да, на прекрасном малфоевском газоне. Да, она ещё расскажет Люциусу эту историю под видом байки (правда, он наверняка возжелает устроить свояченнице сладкую жизнь после того, как она осквернила его прекрасный дом и взор его прекрасной жены — но с ним они как-нибудь потом рассчитаются).
— Сходи в дом, Цисси, — мягко предложила Белла. — Я научу эту бранящуюся дрянь хорошим манерам и вернусь. Не нужно тебе это слышать.
И видеть. Меньше всего Белле хотелось, чтобы её милая и прекрасная Нарцисса смотрела, как её сестра практикует Круцио и, того хуже, Аваду — потому что и Белла, и этот щенок оба понимали, чем закончится их так называемый разговор. Она ногой подвинула маску подальше, чтобы не мешалась под ногами, сладко улыбнулась "испытуемому" и бросила беглый взгляд на Цисси — иди, мол, иди!

— Ты его ещё и знаешь. Как его? — спросила Белла как бы невзначай, а сама мысленно прикидывала каждого члена Ордена «под подозрением»: того, кого они уже успели заподозрить в хоть сколько-нибудь нежелательной активности. Или ты, щенок, в героя решил поиграть?
В подвале дома Малфоев Белла почувствовала себя по-хозяйски: в подвалах ей вообще нравилось, особенно в тех, где так старательно создавали и поддерживали порядок. Кто вообще сказал, что убийства происходят в старых загнивающих подвалах? Да ни один уважающий волшебник не оставит свой дом в таком состоянии только для того, чтобы последние часы какого-нибудь кретина, возомнившего себя гениальным сыщиком, были окрашены в самые неприятные и мерзкие воспоминания в его жизни.
Белла смотрела, как разевает в беззвучном крике рот рыба-пленник, слушала, как Нарцисса старательно чеканит каждое слово с деланно-равнодушным выражением лица. Кривая линия губ Беллы поползла вверх. «Ты моя крошка, Цисси. Ты моё золото».
— Ты будешь говорить, мерзость, когда к тебе обращается леди? Кто только учил тебя манерам, — она с силой пнула гостя под рёбра и автоматически вытерла ногу об пол. Тот продолжил вопить про совсем совесть потерявших тварей, не обращая никакого внимания на заданный вопрос.

Белла закатила глаза и ударила первым круцио.
Раз, два, три, четыре, пять... Минута.
Второй заход. 
Лучше пошло, да? Имена, пароли, явки? Не знаешь никого, говоришь? Отпустите? Ох, дорогуша...
Третий. Чуть дольше, буквально на пару секунд, но этого уже достаточно, да? Для такого-то неподготовленного мальчишки... Что? Кому ты хотел доказать? Ах, никому... Что, говоришь? Думал, сначала поймаешь отпетого Пожирателя, потом сдашь это всё в аврорат и награду получишь? А грамоту за честность? А орден Мерлина не хотелось? Тупица...
Белла комментирует все свои действия вслух, сама того не замечая, воркует с жертвой, кружит вокруг и ласково уговаривает рассказать всю-всю правду — ведь тогда точно больше не будет больно...
Четвёртый заход. У мальчика больше нет сил кричать, и Белла делает перерыв.

— Пять минут, и я продолжу, — пояснила она то ли себе, то ли пленнику, то ли Нарциссе, маячившей за плечом. Отошла на некоторое расстояние от хрипящего существа на полу, качнула головой, скорее собственным мыслям, и снова оглядела подвал почти скучающим взглядом.
— Так кто ещё знает, что ты здесь? — спросила она, нарочито не глядя на пленника. — Никто?
Быстрым движением она оказалась около мальчишки, ухватила того за волосы и заставила смотреть в глаза. Палочкой она сделала несколько взмахов — пока легилименция не удавалась ей без инструмента — и принялась сортировать воспоминания. Паб, надравшиеся кретины поют песни, женщина, дом, женщина, дом, о, вот оно. Он один. Ещё дальше, дальше, чтобы проверить и остальное. Ослабленный разум мальчишки не может сопротивляться — Белла пролистывала воспоминания, как книгу, не касаясь только тех ярко-окрашенных страниц, вмешательство в которые грозит ей стихийным выбросом магии — и совсем нежелательными последствиями.
— Правду, значит, говоришь, — Белла отпустила голову мальчишки и отшатнулась — даже краткие сеансы легилименции пока приносили ей дикую усталость. В глазах на мгновение потеменело — верный признак того, что пора заканчивать и отправляться наверх, восстанавливать силы.
— Он бесполезен, Цисси, — она качнула головой, сжала палочку пальцами. — Пора заканчивать, — пауза, мимолётный взгляд на сестру, застывшую статуей и точно ожидающую развязки. — Avada Kedavra.
Буднично-усталый тон Беллы сопроводила зелёная вспышка — и мальчишка перестал дышать.

Белла выдохнула. Каждый раз, пуская в ход смертельное заклинание, она задерживала дыхание — наверное, пора избавляться от этой привычки, но пока ей всё казалось, что сама зелёная молния наполняет воздух смертоносным ядом, от которого смерть жертвы наступает мгновенно. Первое время Белле не хотелось и смотреть на пламя заклинания, но она заставляла себя, борясь со своим внутренним ужасом, так не подходящим к лицу бросившейся на амбразуру войны ведьмы.
Нарцисса, впрочем, облегчения сестры не разделила, и Белла слишком поздно начала понимать, что ни при каких обстоятельствах не сможет залезть в память сестры и хорошенько её подчистить. Не сейчас. Не со своими топорными умениями.
— Я просила тебя уйти, Цисси. Я не хотела этого, видит Мерлин, но ты решила остаться.
Голос Беллы звучал твёрдо, с нажимом, однако она старалась не смотреть на воинственно-хрупкую фигуру сестры, возвышающуюся над Беллой, точно Тауэр над заключённым. Голова раскалывалась. Хотелось пить. Белле начинало казаться, что она вообще зря во всё это вляпалась, что она — мелкая песчинка на пляже политической борьбы, и что ей пора уже, наконец, бесславно подохнуть в бою, только бы не плавиться сейчас под холодно-вопрошающим взглядом младшей сестры. Она не могла понять, чего ей больше — стыдно и совестно или жаль хрупкие плечи сестры, на которые посыпется камнепад из фактов о жизни Беллатрикс?

Рудо, если узнает, по головке не погладит. Скорее всего она не выдержит первая и выведет его на ругань — потому что ей будет абсолютно неловко из-за собственного прокола. Сегодня она оплошала дважды: когда привела хвостом мальчишку и когда раскрылась перед сестрой. Белла была уверена в Цисси — или ей хотелось быть уверенной в этом — семейные узы были так крепки, что леди Малфой и не подумает заявлять в аврорат о противозаконной деятельности своей старшей сестрицы. Однако подорванное доверие... Белла сощурилась, потёрла висок. Молчание повисло над ними, что та обезьяна в маггловском зоопарке, и с визгливым хохотом раскачивалось над головой сестёр Блэк — навсегда Блэк.

Пара пассов палочкой — и от трупа не осталось и следа. Белла прикусила губу, Нарцисса смотрела волком. Белле хотелось спрятаться под кровать, но в данной обстановке подвала были уместны только лавки, на которые грудой сбрасывают трупы в Сент-Мунго. Она покрутила палочку в пальцах, потом спрятала в рукав, застыла на несколько секунд. Нарцисса всё ещё ждала ответа.
Белла, вздохнув, закатала рукав мантии и оголила предплечье с сияющей призывной чернотой меткой.
— Спрашивай, — уже спокойно произнесла она, смирившись с тем, что сегодня придётся посвятить сестру в подробности своей личной жизни. — Много всё равно не расскажу — твоя голова и так теперь слишком ценный источник информации.

Может быть, Белла думала об этом ночью, ворочаясь и натыкаясь на застывшего в каменной позе Рудо, может быть, ей просто хотелось, чтобы кто-нибудь узнал.

— Знаю, — подтвердила Белла, и даже хотела сказать что-то ещё, но поток аргументов Нарциссы смёл всю её решимость перебрасываться абсолютно шаблонными и никому не нужными фразами. Они оставались семьёй, семьёй в лучшем её понимании — а те, кто подразумевал под семьёй тех людей, которые на предательство отвечают слащавой улыбкой, те по достоинству были выжжены с семейного древа Блэков.
— После свадьбы. Метку поставили не сразу, но скоро, — коротко ответила Белла. Тот убитый ими старик, пустяковое дело для сосунков, было первым в череде проверок, которым подверглась Белла. Потом она получила ещё несколько заданий, но уже тогда знала, Метка — дело времени. Таких, как она, точно изначально готовили стать лучшими членами организации; а брак с Рудольфусом только подтвердил её благонадёжность. Белла не знала, что послужило тем толчком, который помог Господину выбрать именно её, Беллу Лестрейндж, из стройных послеслизеринских рядов, из огромной вереницы других чистокровных магглоненавистников, но знала, что удостоиться такой чести — значит, быть поцелованным судьбой.

Белла много думала, все эти годы она очень много думала о судьбе, её подарках и розыгрышах, которые она иногда приберегала за поворотом. Думала о правильности своего выбора — в ту ночь после первого убийства, глупого, наивного, разыгранного абсолютно по нотам, написанным кем-то из старших наставников — думала и о том, что ждёт её дальше, впереди. Что, если ничего не выйдет? Азкабан? Смерть от зелёного луча, которым она только что без единого сомнения прикончила совсем ещё мальчишку, не успевшего почувствовать жизни? Одно Белла знала точно и навсегда — Лестрейнджи, как и Блэки, от своего не отступаются и борются всегда до победного. Потом она не раз доказала это на собственной шкуре, на хрупком примере младшей сестры и даже, стыдно подумать, на абсолютно непедагогичных жизненных перипетиях изгнанных уже-не-родственников.

За собственными размышлениями Белла потеряла нить разговора, и только требовательно-настойчивый взгляд Нарциссы вернул её обратно к жизни и заставил, буква за буквой, звук за звуком, восстановить прозвучавший вопрос, самый логичный из всех вопросов на планете. Белле вдруг стало совершенно, абсолютно и тотально жалко сестру — крохотный и хрупкий цветочек, в свои восемнадцать окружённый буйной растительностью малопонятных ей пожирательских идей.
— Да, — кивнула она, наконец, после паузы. В конце концов, Цисси имела право знать, даже если в планы Люциуса не входило объясняться с супругой по этому поводу. — И Люциус.
Et tu, Brute.

— Вот этим, — Белла горько усмехнулась, покачав на прощание палочкой и спрятав ту в рукав, где вечная спутница всегда сторожила покой хозяйки. — Мы боремся за мир, Цисси. За наш мир. Мой Лорд, он говорит, что если и дальше магглолюбивые отродья будут править бал, потом от нашего мира не останется и камня на камне — мы все, все до единого станем рабами в полной грязнокровок стране...
Она сделала паузу, чтобы сбавить восторг и снизить полезший куда-то в писклявые дебри голос. Отчаянно пульсировавшая в голове боль точно отступила под наплывом воспоминаний о проникновенных, но таких спокойных, речах господина, который владел своим голосом куда лучше, чем юная Белла.
— Нас загоняют в рамки, у нас воруют то, что по праву принадлежит нам. Мы выбрали путь сопротивления. Пусть эти слабаки наверху и дальше жуют сопли — как тебе проекты мадам Мелифлуа, а? Настоящая борьба происходит здесь, ниже. И совсем другими методами.
Она верила, свято верила в то, что говорила, и именно бешеный блеск в глазах, абсолютная поглощённость собственным рассказом об идеях — собственных или навязанных? — так сильно отличала старшую сестру от младшей. Нарицсса делала своё дело тихо и в стороне, никогда громко не заявляя о своей позиции. Белла готова была кричать о собственных взглядах на жизнь и легко бросалась в битву, стоило только указать направление. Белле всегда казалось, что только обстоятельства поставили её на путь воина, но так ли это было на деле? Что заставляло раз за разом оттачивать боевые заклинания на мальчишках, друг на друге, на слабосопротивляющихся магглах?
Die in battle, go to Valhalla.
— Метка... для связи с Ним, с повелителем, — произнесла Белла, невольно касаясь рукой меткой под плотной тканью мантии. — И знак высшей признательности. Только избранные удостоены чести носить её.
Чувство безмерной гордости переполняло Беллу, и она бросила торжественный взгляд на бледную сестру. Той, кажется, идеи Милорда такими заманчивыми, как Белле, не казались, и в целом она была больше похожа на мраморную статую, которую вот-вот увезут в дальнее-дальнее плавание по синему-синему морю злые-злые контрабандисты. Белла тяжело вздохнула. Сестра просто обязана была понять — она ведь всегда понимала. 
— Мы должны защитить себя, свои семьи, Цисси. Мы во всём этом не потому, что нам нравится убивать, — хотя с этим, может быть, она и погорячилась. — Мы боремся за свой мир.