Джеймс не паникует. Потому что настоящий Мародер не паникует никогда, особенно когда любой другой на его месте запаниковал бы. Нет. Джим мыслит стратегически. Во-первых, Лили только недавно согласилась на свиданку с ним. Если предположить худший вариант событий, то принеси он ей эту бумажку сейчас, и свидание совершенно точно отменится. Значит, бумажку нужно нести не сейчас. А когда? И как преподнести ее так, чтобы Лили не спустила его с самой длинной лестницы в Гриффиндорской башне?
    Как и всегда в случаях, когда ему требовался рассудительный и взвешенный ответ на его вопросы, Джим первым делом думает об оплоте всего доброго, вечного и рассудительного в их компании, то есть, Ремусе Люпине. Он не сомневается, что обратись он с этой проблемой к Сириусу, и они бы наверняка придумали тысячу и одно решение, но точно так же он не сомневается, что Сириус знает, как что работает в голове у девчонок вроде Лили Эванс, куда хуже, чем Ремус. Уже хотя бы потому, что Лили не выносит Сириуса, а Ремуса вполне выносит.
    Джим еще после обеда дал Муни знать, что ему срочно нужна помощь с одной деликатной вещью, и весь остаток учебного дня записка от профессора Мальсибер жгла ему карман мантии. И вот, наконец, когда они оба оказываются в гостиной, Джеймс отводит Ремуса в тот угол гостиной, где бывает удобно устроиться и обозревать всех, при этом самому оставаясь в относительном уединении.
    Джим долго обдумывал, как описать то, что именно смущает его в этой записке, но пришел к выводу, что все. Все, кроме того, что Мэри все-таки будет участвовать в квиддичном матче. Поэтому вместо всяких предисловий он просто достает из кармана пергамент и протягивает его Ремусу, а сам скидывает сумку с учебниками на пол, падает в одно из двух кресел и устало сползает на нем вниз, являя собой памятник Уставшему Школьнику.
    Записка гласит:

    Убедившись, что дал другу достаточно времени, чтобы ознакомиться с «деликатной вещью», Джим чуть подбирается на кресле и смотрит на Ремуса глазами человека, который почти стопроцентно уверен в собственной крайне скорой кончине:
     — Она меня убьет, — говорит он серьезным тоном. — Лили. Я только не могу понять, это будет быстрая или медленная смерть.
    Джеймс в отчаянии закрывает лицо руками и вновь сползает на кресле. И о чем он только думал тогда в кабинете? Надо было отказаться! Конечно, надо было отказаться! Любой дурак бы отказался! Но только не Джеймс Поттер, о нет, Джеймс Поттер — это вам не любой дурак. Это особенный, совершенно неповторимый сорт дурака.

    По словам Муни выходит, что это плевое дело, и вообще, вопрос решается обычным диалогом. Джим мгновенно решает, что надо было идти к Сириусу, Сириус бы понял — засмеял бы к дракловой матери, но понял — почему ни в коем случае, никогда, ни при каких обстоятельствах нельзя говорить правду про эту записку.
    — Мерлин, Ремус, она всегда первым делом думает, что это я виноват, — тянет Джеймс, хватая записку и пряча ее в карман от чужих глаз подальше. — Конечно, она подумает, что я специально!
    Видимо, что-то в его словах подстегивает Ремуса расширить список рассудительных опций и включить в него Мэри. Джим уходит в глубокую задумчивость, оставляя друга наедине с учебником по чарам на несколько минут. И правда. Если представить все так, что это в интересах Мэри в первую очередь, а потом уже — в интересах команды, факультета и Джеймса Поттера лично, то у него есть шанс не огрести фантастический скандал. Наверное.
    — Это мысль, — наконец, изрекает Джим, даже немного подбирается на кресле, выпрямляется. — Правда, потом она все равно прочитает, что это я подговорил профессора Мальсибер — я тебе не сказал? — Джеймс неожиданно выпадает из своего мирка в общечеловеческий, где Ремус, как и все остальные, не получает прямую трансляцию мыслей Джима прямо в голову. — Она же назначила Мэри отработку на день матча. И я пошел к ней выяснить, можно ли эту отработку подвинуть. Куда угодно, на любой другой день. Она согласилась — если я соглашусь, что вместо Мэри двадцать седьмого пойдет Лили, у которой вообще до этого не было отработки. И не было бы, если бы я не пошел к Мальсибер! Вот мантикора, — он раздосадовано ругается себе под нос. — Даже если я передам записку через Мэри или еще как вывернусь в вежливых па, она все равно поймет, что это из-за меня. Потому что тут половина записки про квиддич.
    Беспокойно достав записку из кармана, Джим вновь пробегается по ней глазами, как сделал, наверное, уже миллиард раз за сегодняшний день.
    — Да и к тому же, если я ей расскажу сейчас, то моя свиданка, — он присвистывает, изображая звук вылетевшего из пушки снаряда, а затем изображает звук страшного крушения с большим взрывом в конце. — И она в жизни потом не согласится на еще одну.
    Свернув записку в трубочку, Джеймс задумчиво стучит ею себе по носу, словно это провоцирует улучшенные мыслительные процессы и рождение гениальных идей, которые не поставят под угрозу все его дальнейшие отношения с Лили в каком бы то ни было положительном ключе, хотя бы дружеском. Впрочем, его достаточно быстро осеняет:
    — Может, мне ее зачаровать?

    Ремус всегда такой спокойный, как будто под каким-то зельем. У Джима тут, можно сказать, вопрос жизни и смерти, а Рем спокойно раскладывает свои вещички по столу и говорит этим своим тоном, который Джеймс мысленно определяет как «надо радоваться, не надо напрягаться». Но вопросы Ремус задает вполне резонные: Джим и сам не знает, причем тут Лили. Может, у Мальсибер на нее зуб? Или она в курсе о привязанностях Джеймса, и это такой социальный эксперимент в духе слизеринских интриганов?
    Во второе он охотно верит.
     — И тогда Лили поймет, что я соврал, страшно обидится, и на этом все светлое, доброе и вечное, что начало между нами наклевываться, канет в Лету, и я могу со спокойной душой идти кидаться с Астрономической башни, — развивает мысль Джим, выстукивая в такт словам себе запиской по носу. — Ладно. Ладно, это правда плохая мысль.
    Если Мальсибер задалась целью устроить ему заподлянку, то это именно то, чего она добивается. Во всяком случае, если бы сам Джеймс устраивал кому-нибудь подобную заподлянку, он бы так все и рассчитал. С другой стороны, какое дело взрослой тетке до их школьной возни? Не кадрить же Эванс она собирается, ну. Джим протяжно вздыхает. Честно говоря, он не уверен, что даже его хваленой самоуверенность хватит, чтобы просто выложить Лили все как на духу, да еще и как-нибудь так, чтобы не выставить себя в совсем уж дурном свете.
     — Хорошо, — Джеймс говорит таким тоном, как будто решился на какой-то подвиг, — пойдем твоим путем. Я тоже не знаю, чего Мальсибер на нее так взъелась, это правда. Тогда мне надо сначала переговорить с Мэри, а потом с Лили. Мы можем осадить ее вдвоем с Мэри, хм.
    Когда Джим представляет себе, как пройдет этот диалог, Лили в нем исполняет роль крайне взбешенного тролля. Он и сам не знает, почему честный диалог с Эванс вызывает у него такие ассоциации, но одних слов Ремуса о том, что это прокатит, ему недостаточно. Однако кое-что полезное он ухватывает: ведь и правда можно все представить так, как будто Джеймс просто вовремя подвернулся профессору Мальсибер под руку, а отработка и так, и этак бы случилась.
    Только вот поверит ли Лили?
     — Ты правда думаешь, что Лили поверит, что я не при делах? — задумчиво спрашивает Джим.
    Несколько лет душевных терзаний по Эванс, казалось бы, должны были научить Джеймса просчитывать эту энигму, но на самом деле только запутали его еще больше. В прошлом году он бы соврал, не задумываясь. В этом у него неожиданно есть свиданка. Которая меняет дело. Продолбать свиданку никак нельзя.
     — Или мне просто опустить тот момент, что я попросил Мальсибер подвинуть отработку Мэри? Ну это все равно получается ложь. Какая тогда разница — я могу зачаровать записку, будет то же самое. Или! — осеняет Джима. — Или я могу подождать до свиданки, сходить на свиданку, а потом уже отдать записку, заручившись поддержкой Мэри. Если свиданка пройдет хорошо, то Лили будет в хорошем настроении и не станет сердиться, а если свиданка пройдет плохо, то уже будет без разницы, — он смотрит на Ремуса, ожидая одобрения или неодобрения выстраивающегося плана.

Отредактировано James Potter (2017-09-07 20:36:55)

    Ладно, стоит признать: Джим паникует. Иногда ему вообще кажется, что мир настроен против его личного счастья с Эванс, а недавняя удачливость — просто плод его воображения. Однако Ремусу удается то, что ему удается уже на протяжении шести лет, хотя так сразу и не скажешь: он действует на Джеймса успокаивающе. Почему-то под монотонные заверения о том, что правда лучше лжи, даже если и частичная, он начинает чувствовать себя лучше. Ну, он же решил в этом году менять тактику. И вообще воспринимать все их отношения как, ну, квиддич. А в квиддиче главное — что? Хорошо продуманная стратегия.
    — Пёс съел, — вставляет Джим и улыбается Рему во все тридцать два: — Ты даже знаешь, какой.
    Не то чтобы в привычках Бродяги жрать пергамент. Но мало ли.
    — Ремус, — Джеймс доверительно пододвигается ближе к другу, и говорит нарочито страшным шепотом, — если она отменит из-за этого свиданку, я приду жаловаться к тебе, — и хлопает его по плечу. А спустя мгновение не выдерживает и хохочет, пряча записку в карман. — Ладно. Шучу. Я вас всех достану в одинаковой степени. Весь факультет. Спасибо, Рем, за идею с Мэри и вообще, дальше я сам разберусь. Не все же тебе за меня выдумывать, Лили так меня и в благоразумии заподозрить может!
    Он произносит «благоразумие», как будто это какая-то страшная болезнь, а потом невольно вспоминает, что полнолуние уже совсем скоро — 6 ноября. Должно быть, Ремус сейчас не в самом лучшем расположении духа и вообще. Обычно незадолго до полнолуния Джим предпочитает особо его не тормошить, чтобы не нарваться на раздражение, которое от тихого Муни тем страшнее, что столь редко с ним случается. В такие моменты Джеймс всегда невольно вспоминает, что внутри у друга сидит страшная клыкастая зверюга.
    — Ты как, в порядке? — переводя тему, буднично интересуется он, поднимается на ноги, подхватывая сумку, и уже готовится бежать в спальню за недоделанной домашкой по древним рунам — ждет только ответа Ремуса.
    Потому что его проблемы с отработками, матчем, Мэри и Лили — это, конечно, тоже серьезно, но вполне решаемо и крайне временно, а вот проблема друга — это, как они успели понять, навсегда. И Джеймс улыбается Ремусу тепло и немного грустно — потому что выслушал, посоветовал и никогда не упрекает друзей в том, что приходят со своими тупыми школьными проблемами.