Когда Хатор ушла, Лили подавила порыв броситься за ней с палочкой наперевес: тем более, когда она так непрозрачно намекнула, что отправится жаловаться, если ей будет причинён вред. Лили, честное слово, хотелось, чтобы Хатор когда-нибудь получила по своей наглой физиономии, но не сейчас — нападать в спину всё ещё было слишком подло для человека с Гриффиндора.
Она повернулась к Снейпу, который не спешил следовать за своей однокурсницей.
— Сильно болен? Что ещё за ерунда, ты опять придумываешь какие-то небылицы про других людей, это уже даже не смешно!
Она протянула руку и коснулась диадемы в его руках, намереваясь забрать её, но Северус держал крепко. В голове стало пусто: зачем-то ей эта диадема была нужна, но зачем? Лили нахмурилась, пытаясь собрать мысли воедино. Сейчас она заберёт диадему — а дальше что? Снова в сумку? Она ведь даже не доставала её за последнюю неделю, просто с собой носила. Зачем, кстати?
— Лили? Пожалуйста...
Она подняла взгляд на Северуса, который не угрожал — просил. Ей хотелось крикнуть ему, чтобы он убирался к дракклам, к этой своей Хатор, к своим любимым слизеринцам, к своей любимой тёмной магии, чтобы оставил её в покое, не трогал её — и диадему! — не подходил больше никогда и вообще желательно исчез...
Но в чём-то он был прав. Сейчас это казалось Лили очевидным, как будто глаза открылись: вещь была действительно тёмной и действительно могла быть корнем всех проблем. Вспомнилась встреча с Уилкисом, вспомнилось зельеварение с Северусом, вспомнилась постоянная головная боль. Да и сама эта диадема — зачем она нужна была Лили? Она взяла её из любопытства или же потому, что вещь хотела, чтобы её взяли?
Неужели она, сама того не ведая, всё это время носила с собой темномагический артефакт?
Лили молчала, судорожно размышляя. Диадема всё ещё манила, не отпускала, но сейчас ей почему-то было проще бороться с желанием забрать её себе — потому что сейчас она понимала, что всё, наверное, было не так просто. Как будто с глаз спала пелена, и Лили, наконец, увидела, что происходит.
— В этом ты понимаешь лучше меня, — произнесла она наконец и отпустила руку, сомкнувшуюся вокруг диадемы. — Наверное, ты прав. Я уже не понимаю, что происходит...
Она закрыла глаза руками на несколько секунд, потом провела ладонями по лбу и зарылась пальцами в волосы. Наверное, нужно было кому-то рассказать, но ей почему-то казалось это стыдным — она ведь действительно взяла диадему без спроса хозяина, хотя и хозяина у вещи наверняка никакой не было. Да и не отличить тёмную магию от плохого настроения... Молодец, Лили Эванс, десять баллов Гриффиндору.

Попробуй тут забыть, подумала Лили. Забудешь о ней — так она спешит о себе напомнить, старательно появляясь там, где не звали. Кто её приглашал сегодня к диалогу? Никто. Лили точно не приглашала. Злость снова поднялась где-то в глубине души, но сейчас Лили почему-то было проще с ней бороться: может, потому что теперь она понимала, что всё это, наверное, не просто так.
Выпить бы зелье от головной боли...
Она проводила напряжённым взглядом диадему, которая спряталась в кармане Северуса, но ничего не сказала. Если она согласилась принять его помощь, придётся принимать её до конца, и хотя Лили не слишком хотелось вступать с Северусом в какие-либо отношения, кроме тех, что сейчас их связывали (это называется никакие?), она понимала, что сейчас по-другому никак. А потом... всё будет по-прежнему. Лили Эванс не любила отступать от уже решённого, а решила она ещё в июне.
— Посмотрим, — неопределённо отозвалась она. — Сначала нужно разобраться, с чем именно мы имеем дело.
"И имеем ли", — ехидно произнёс внутренний голос. Лили сильнее сжала ручку сумки, заброшенной на плечо.
Северус легко дотронулся до неё, и она вздрогнула от неожиданности, но послушно последовала за ним. Сейчас — разобраться в ситуации, потом — выяснять отношения. Не наоборот. Лучше вообще не выяснять.
Лили помолчала в ответ на вопрос, но проглотила собственное желание промолчать и заговорила ровно:
— В комнате. На восьмом этаже, напротив картины с троллями и балетом. На Хеллоуин мы её случайно открыли с Джеймсом...
Она бросила быстрый взгляд на Северуса.
— ...Поттером. В общем, после этого я была там недели две назад. Просто смотрела, ничего особенного, а потом...
Она судорожно попыталась припомнить, почему и зачем вообще взяла диадему, но мысли старательно уходили от темы, подбрасывая ей всё новые и новые интересные воспоминания не самого приятного характера. Лили попыталась отогнать их, словно назойливых мух. Вот она открывает ящик, вот достаёт диадему, вот...
— Потом я взяла её с собой и положила в сумку. Две недели назад.
Она закусила губу, пытаясь придумать себе хоть какое-то оправдание — теперь вся эта ситуация выглядела так глупо, что ей мгновенно стало стыдно, а где-то на щеках по такому случаю даже проступил неприятный румянец.
— Я не знаю, зачем, — призналась она. — Я её даже не доставала после этого.
Она покосилась на Северуса и его карман, где лежала диадема: теперь ей начинало становиться страшно. Что, если эта вещь действительно опасна? Что, если она сама того не ведая навредила всем тем, кто находился слишком близко к ней в эти две недели?
— А куда тогда мы идём? — запоздало спросила она, начиная смутно узнавать маршрут.

Лили невольно вздрогнула, чувствуя, как по спине бегут неприятные мурашки. Две недели, темномагическое проклятие, невольная жертва... Ей хотелось сказать, что вот, Северус, посмотри, к чему приводят твои любимые темномагические побрякушки: отличница и умница Лили Эванс бросается на людей, грубит всем подряд и только что всерьёз рассматривала возможность проклясть свою однокурсницу Хатор. Неприятную, лицемерную, наглую Хатор — но проклясть?
Хотя может быть это просто терпение лопнуло, а не тёмная магия?
Лили тряхнула головой, отгоняя глупые и ужасные мысли. Нужно было сосредоточиться на том, что вот-вот они найдут решение проблемы, или по-крайней мере она избавится от этой жуткой штуки. Ей уже совсем не хотелось брать диадему в свои руки, а хотя внутри рождалось какое-то странное желание влезть к Северусу в карман мантии, забрать её и уйти восвояси, мысль "плохое, злое, отвратительное" перебивала его и заставляла Лили смотреть на вещи прежним взглядом. Или почти прежним — но это было уже лучше, чем ничего. Она всё ещё не совсем понимала, зачем говорит те или иные вещи, которые срывались с языка точно сами по себе, но сейчас, по-крайней мере, она чувствовала в себе силы не набрасываться на бывшего лучшего друга с кулаками только за то, что он проходил мимо и зачем-то встал на её сторону.
Зачем он это сделал? Очевидно, Хатор теперь от него так просто не отстанет. Видимо, свои интересные моменты дружбы на змеином факультете... Лили бросила быстрый взгляд на погружённого в свои мысли Северуса, но ничего не говорила. Да, шли они именно туда, где всё и началось.
— Надеюсь, если кто-то и пострадает, то только я... — произнесла Лили, хмуря брови и старательно справляясь с головной болью, отдающей в виски.
— Ты знаешь про комнату? — спросила она, но тут же коротко и слабо улыбнулась уголком губы. — Ну да. Почему бы и нет.
В конце концов, последние исследования показали: многие студенты так или иначе имели с этой комнатой хотя бы один контакт. Просто до Лили очередь дошла одной из последних.
— Хорошо. Сейчас... — она зашагала вдоль стены, как делала раньше, думая о комнате, где хранится то, что нужно спрятать. Дверь привычно открылась её призыву, и они вошли внутрь в то самое забитое вещами помещение, где Лили и нашла диадему.
— Я, наверное, не вспомню, где именно... — произнесла она, глядя на Северуса. — Где-то там. Пойдём.
И быстрым шагом направилась вглубь помещения.

Лили посмотрела на Северуса внимательно, сомневаясь, но потом всё-таки протянула руку быстрым движением, пальцами ухватив диадему. Та, впрочем, не сделала ничего предосудительного: не напала, не уколола, не ужалила резким потоком магии. Лили посмотрела на артефакт в своей руке, потом снова на Северуса и, вздохнув, повернулась к комнате.
Лили не знала, то ли диадема действительно помогла, то ли она вспомнила, частично воссоздав тот вечер, но она и в самом деле смогла достаточно быстро найти то место, где в сундуке она обнаружила диадему. Сундук был закрыт, она опустила крышку, прежде чем уйти, но шкатулка стояла рядом, пустая. Плохо вырезанный орёл всё так же красовался на закрытой крышке, и сейчас Лили с лёгкостью угадала его очертания. Она положила диадему на шкатулку и кивнула Северусу.
— Тут. Шкатулка была в сундуке, под мантиями, — она открыла сундук и продемонстрировала сложенную после собственного вторжения обратно одежду. — Я достала, потом примерила... не знаю, зачем. Как будто сейчас кто-то ещё носит диадемы. В общем, кто-то будто бы заставил меня взять её с собой, я не знаю, почему вообще решила забрать. Как будто... Как будто кто-то хотел, чтобы я забрала её. Может, она сама и хотела.
Лили скрестила руки на груди, чувствуя, что начинает злиться на саму себя. Она должна была подумать, прежде чем брать с собой в гостиную что-то, что выглядело как достаточно древняя вещь, которая могла оказаться напичканной любого рода магией, вот, пожалуйста, тёмной, например. Даже если это было тяжело из-за магического вмешательства диадемы, её это не извиняло.
— Помню всё, будто во сне, — призналась она.
Она услышала какой-то тихий шум и быстро обернулась обратно к шкатулке. Резкой болью в виске отозвалась голова, руки, она чувствовала, ещё чуть-чуть и задрожат... Лили посмотрела на диадему, на искры, пробежавшие по её основанию, и сделала шаг назад. Ей было страшно, тревожно и чувство, преследующее её почти две недели, снова вернулось. Она бросила быстрый взгляд на Северуса, точно ища его поддержки, как вдруг по комнате разлился спокойный, немного насмешливый, голос, доносящийся непонятно откуда.
— Разве тебя не учили, что без спросу чужое брать плохо, Лили?
— Кто это? — шёпотом произнесла она, пытаясь вспомнить, знаком ли ей этот голос, оглядываясь в поисках источника звука. Они были тут одни, ведь наверняка одни, или неужели кто-то уже был здесь и сейчас наблюдал за их поисками и обсуждениями? Лили почувствовала жар. Что-то подсказывало ей, что всё было не так просто.
— Теперь-то все точно узнают, что Лили Эванс — воровка, — произнёс голос, неожиданно трансформирующийся в такие знакомые интонации...
— Хатор? — Лили снова обернулась, прекрасно понимая, что следом за ними однокурсница не шла. Что за чёрт сейчас происходил?
— Это не может быть Хатор, — тихо произнесла она, делая шаг ближе к Северусу. — Это... она?
И очень многозначительно посмотрела на диадему.

Мысль о том, что её разум отравлен, была неприятной, нет, отвратительной, жуткой — Лили захотелось помыться. Однако долго обдумывать случившееся ей не пришлось: голос Хатор-не-Хатор отвлёк их обоих от обсуждения того, что происходило две прошлые недели, а Лили ещё и от рефлексии по поводу собственной слабости перед лицом тёмной магии. Опасной магии, которая, она всегда знала, ни до чего хорошего не доводит. Ей хотелось спросить, есть ли от этого теперь лекарство, но это было бы глупо, настолько глупо, что слова сами по себе остались где-то на границе сознания. Она разберётся с этим, так или иначе. Она должна, не может же она дать тёмной магии поглотить себя? И ещё — неужели даже это Северуса не убедит в ошибочности его симпатий? Впрочем...
Она тоже достала палочку, чувствуя, как бьётся где-то в горле сердце. Ей было... страшно, да, точно. Она не знала, чего ждать, почему диадема так странно себя ведёт, говорит голосом Хатор и что за тёмная магия была наложена на неё — насколько она была опасна. Лили было страшно, но решительным жестом она оттолкнула этот страх от себя, вынимая палочку и, через преграду руки Северуса, всё-таки вставая с ним рядом, на одну линию. Она не будет прятаться ни за чьей спиной, а встретится со своим страхом лицом к лицу.
Благо, Северус отвлёкся, иначе, ей казалось, он так бы и не позволил ей встать рядом, палочка направлена на шкатулку.
— То есть оно продолжает паразитировать на моих мыслях, — произнесла Лили тихо. — Или теперь уже на наших.
Она бросила быстрый взгляд на Северуса, который наверняка понимал в происходящем больше, чем она, но думать об этом не хотелось. Не сейчас. Она чувствовала, что любая мысль, выбивающаяся из череды бесконечно одинаковых и приемлемых, сейчас могла раскачать её до жуткого, отвратительного состояния, в котором она пребывала долгое время до этого. Сейчас было не время, нужно было держать себя в руках.
— Боюсь, тут нужно что-то посложнее... — начала было Лили, но тут советов Северусу тоже явно было не нужно.
Голубой вспышкой полыхнуло заклятие, и шкатулка разлетелась вдребезги, Лили едва успела выбросить палочку, чтобы навести перед ними щит. Она выждала несколько мгновений, которые тянулись, точно резина, и только потом решилась сделать шаг вперёд, чтобы посмотреть, сработало ли, получилось ли.
Диадема лежала на полу, целая, среди обломков дерева. Лили показалось, что она чувствует исходящую от неё угрозу, будто бы диадема злилась. Но диадема не может злиться! Северус сам сказал, да и...
Неожиданно из диадемы повалил дым, и Лили отшатнулась, задев Северуса, неловко схватившись за рукав его мантии. Она направила палочку на несчастный предмет, но произнести ничего не успела: перед ней в клубах дыма появилась Хатор.
— Что происходит? — зашептала Лили, но не успела сделать хоть какое-то предположение, потому что призрачная Хатор — пока было отчётливо видно, что она не настоящая, не живая — заговорила елейным голоском:
— В слизеринскую гостиную можешь вечером не возвращаться, любитель маггловских подстилок. Иначе тебе несдобровать.
Хатор рассмеялась, и Лили на мгновение подумалось, что эта Хатор ничуть не более мерзкая, чем живая. А эта была целиком и полностью из тёмной магии. Интересно, это её собственная мысль или опять?..
— И даже не думайте применить ко мне магию. Это запрещено правилами школы! — продолжила кривляться призрачная Хатор. — Как и слишком тесные отношения между студентами. Правда, Лили?
— Что за чушь ты несёшь, ты даже не настоящая, — произнесла она, не понимая, зачем вообще разговаривает с непонятной сущностью, которая почему-то решила принять облик их однокурсницы. Но Хатор только подмигнула ей, а потом состроила понимающую мину — и приложила палец к губам, как бы обещая молчать.
— Petrificus Totalus! — выкрикнула она, поддаваясь порыву, но на призрачную Хатор заклинание сработало не сильнее, чем на диадему. Следовало ожидать. Она засмеялась, и Лили ещё сильнее захотелось её толкнуть.
— Очевидно, оно просто повторяет слова ссоры в коридоре. Это потому, что мы об этом думаем, — быстро заговорила Лили так, чтобы слышал только Северус. — Если бы знать окклюменцию... это могло бы помочь. Наверное. Зависит от того, насколько глубоко оно во мне сидит.
Она посмотрела на призрачную Хатор с этой её узнаваемой усмешкой с нескрываемым презрением и почувствовала, как в мысли словно нагнали нехорошего тумана, скрывающего хорошее, обнажающего неприятное. Хатор — даже ненастоящая, хотя поверить в её призрачность становилось всё сложнее — раздражала её одним своим видом, а уж стоило ей открыть рот...

— Эй! — возмущённо вскрикнула она, пытаясь отстраниться, но цепкие пальцы Северуса держали крепко, и она перестала вырываться, вспомнив, зачем они здесь.
— Что? — всё же немного недовольно переспросила она, когда он приказал — да, именно так! — смотреть ему в глаза. Хатор действительно была темой неприятной, из тех, о которых старательно не думаешь. Не то чтобы Лили чувствовала, что может ненавидеть кого-то — хотя теперь уже не была в этом уверена — но с Хатор их связывали долгие отношения, полные непонятной ненависти и презрения со стороны однокурсницы. И сейчас Лили даже не хотелось заново анализировать и вспоминать, почему она могла так к ней относиться: какая разница? В чём-то он был прав: Хатор была её больной темой, и её надо было выбрасывать из головы, причём срочно. От этого зависела разгадка головоломки, так ей хотелось думать.
Лили на несколько мгновений прикрыла глаза, сосредотачиваясь, и заглянула-таки Северусу в глаза. Она так давно этого не делала, что тут же захотелось отвлечься на ненужные сейчас воспоминания и сантименты, на ненужную горечь и обиду от всего произошедшего — неужели до конца всё-таки не отпустила? — но она удержала себя в руках. Тем более, когда он попросил её вспомнить об одном эпизоде их общего прошлого.
Она помнила это лето, конечно, и помнила очень хорошо. Тогда она была полностью погружена в предвкушение, в ожидание письма из волшебной школы, и верила, конечно, верила своему другу, но страшилась, что всё-таки на самом деле никакая она не волшебница и нет никакого Хогвартса. Тогда они совсем рассорились с Петунией, но это было потом, уже осенью, а летом... Летом она была по-настоящему счастлива — когда получила письмо. Да и до этого, наверное, потому что Северус помог ей поверить и признать себя такой, какой она была на самом деле. Волшебницей.
Тем летом они постоянно были вместе, и тогда, первого июня, в первый летний день, они отправились на прогулку, рассматривали картинки и раздумывали о том, как будет в школе, мечтали о том, что будут проходить на уроках и что им предстоит узнать нового, необычного, волшебного. И оленёнок, который заглянул на огонёк...
Конечно, она помнила, очень хорошо помнила и лелеяла это воспоминание. Тогда она поняла, ещё не зная о волшебном мире практически ничего, что магия не нужна, чтобы вокруг тебя было волшебство — даже простые вещи могут быть по-настоящему прекрасными. Как оленёнок, как пикник в лесу, как близкий друг рядом.
Она улыбнулась. Нельзя было позволять мыслям отклониться от курса — нельзя, нельзя, она чуть было не потеряла настрой! — и она углубилась в воспоминания. Деталь за деталью вспоминала то, к чему так давно не возвращалась: как Северус показывал ей растения, а она про них почти ничего не знала, зато тогда запомнила, что обычный маггловский ятрышник — основа лечебных зелий, они это потом использовали, и даже в больничное крыло бегать не надо. Вспомнила картинку с квиддичным полем, и как Северусу она сразу скучной показалась — так на него похоже... Вспомнила и собственный восторг — и мелкий испуг, сразу ушедший, стоило прийти обычной гриффиндорской браваде и любопытству — когда за кустами зашевелилось существо, которого она раньше никогда не видела. Вспомнила, как осторожно прикоснулась к его мягкой шёрстке, как радостно оглядывалась на Сева — тогда ещё Сева — и не верила, что это всё действительно происходит с ней.
Лили и думать забыла про Хатор, которая, возможно, всё ещё стояла позади — но если бы вспомнила, то наверняка бы поверила в то, что теперь она точно исчезла.
— Хороший был день, — тихо произнесла она, как будто любое громкое слово могло разрушить это хрупкое воспоминание внутри неё.

Хотелось спросить, думает ли Северус хотя бы иногда о тех временах, когда они были просто детьми, когда не было между ними двух враждующих издавна факультетов (хотя какое это могло иметь значение, думала Лили, когда была младше? как выяснилось, самое что ни на есть огромное), предрассудков, непониманий, не было однокурсников, друзей, товарищей, которые тянули каждый в свою сторону. Не было тёмной магии, камня преткновения... Она редко позволяла себе думать, пока не научилась толком относиться не как к напоминанию о том, как исчезла крепкая дружба с мальчишкой в старой отцовской куртке, а как к чему-то, что было, но прошло. Как к приятному воспоминанию о том, что когда-то делало её немного счастливее. Как сейчас.
Наверное, подумала Лили, если воспоминания делают тебе лучше, не нужно от них избавляться. В конце концов, мысль о том, какое счастье охватывало её в тот день, помогало почувствовать себя лучше. Почему раньше она открещивалась от мыслей о хорошем, пусть и прошедшем? Не мудрее ли было постоянно перебирать воспоминания о счастливых моментах, чтобы помочь себе справиться с этим всепоглощающим унынием и злобой, окружавших её в последние недели?
На самом деле навряд ли бы это помогло, если в деле была тёмная магия, но сейчас Лили старалась вообще ни о чём плохом не думать. Воспоминание было неожиданно ярким, красочным, как будто она действительно на несколько мгновений вернулась в прошлое, в день, когда они с Севом кормили оленёнка. Интересно, почему так?
Но подумать об этом толком у Лили не было времени, потому что Северус снова отдал ей команду — чётко, без лишних слов. Лили пока ничего не оставалось, кроме как последовать его указаниям. На мгновение сжало сердце от ожидания того, что она могла бы увидеть позади себя, чуть было не хлынули обратно воспоминания о буквально только что, которые она так старательно выбрасывала из головы, возвращаясь к давнему летнему дню, но сейчас она справилась с тем, чтобы снова не запаниковать.
Хатор не было на месте, где она стояла, прежде чем Лили о ней совсем позабыла.
Она на всякий случай огляделась в её поисках, но так и не увидела нигде в комнате. Навряд ли она просто отправилась погулять. Диадема лежала на месте.
— Сработало? — недоверчиво произнесла Лили и снова посмотрела на Северуса. — Надо же. То есть...
То есть, если она думает о чём-то неприятном, оно материализуется. Ну надо же.
— Это ужасно, — наконец, произнесла она. — Значит, оно сидит в моей голове. Не очень приятное соседство.
И чуть дёрнула уголком губы в невесёлой усмешке.
— Если диадема может связываться с сознанием человека, она опасна, — она серьёзно посмотрела на Северуса. — Но кому могло прийти в голову оставить подобный артефакт в школе? Хогвартс, конечно, полон сюрпризов, но я бы никогда не подумала...
И осеклась. Даже среди школьников находились такие, кто готов был опробовать тёмную магию на одноклассниках, так почему бы и не побаловаться тёмными артефактами? Лили вздохнула, но продолжать не стала — отвела взгляд.
— Наверное, лучше всего показать её кому-то из профессоров, — тихо произнесла она. — Не уверена, что мы сможем что-то с ней сделать.

— Я говорю не о Хатор, — Лили дёрнула плечом. — Хатор, по сравнению с этим, это просто-напросто детский сад. Что по-настоящему ужасно, так это диадема, которая забирается в сознание к людям и заставляет их говорить ужасные вещи. Мне...
Она зажмурила глаза и приложила руку к нещадно саднящему виску.
— ...ужасно стыдно. Но не могу сейчас об этом думать, голова болит.
И голова действительно болела, отвратительно и мерзко, эту боль хотелось сбросить, однако не получалось. Лили не могла думать о том, что произошло, потому что мысли путались, цеплялись друг за друга, и ничего толкового у неё всё равно не выходило — вот бы забыть об этом и вернуться, когда, наконец, сможет трезво мыслить. А сейчас передать бразды правления тому, кто в этом точно разбирается.
И Северус произнёс имя того, кто, по его мнению, мог бы им в этом помочь. Профессор Слагхорн.
Где-то на задворках сознания Лили мелькнула мысль, что это как-то неправильно, что надо, наверное, поговорить с деканом, ну или хотя бы с другими профессорами — вон профессор Мальсибер в Отделе Тайн работает, значит, она наверняка многое знает про подобные артефакты? Однако почему-то эту мысль унесло волной других, совсем не относящихся к делу. Где-то внутри как-будто поселился голос, который направлял Лили совсем не в том направлении, в котором ей хотелось идти. К тому же, слова Северуса почему-то показались ей убедительными. Она даже не смотрела на диадему, которая так и осталась просто украшением, не проявляя других признаков опасности, однако диадема продолжала паразитировать в голове Лили, пусть ей и казалось, что она от неё избавилась. Её снова почти захлестнуло странное чувство, и она решила, что нужно уходить поскорее. Ей не хотелось больше находиться рядом с этим предметом, ей не хотелось больше смотреть, на что он способен. Ей хотелось избавиться от диадемы и лечь спать до самого утра, не просыпаясь. Желательно перед этим принять зелье сна без сновидений, но варить его сейчас было бы совсем некогда, а отправляться с подобной просьбой к мадам Помфри... Она что-то заподозрит. Не объяснять же, что попалась на вот такую дурацкую уловку даже не человека — артефакта!
Лили бросила быстрый взгляд на Северуса и коротко кивнула.
— Хорошо. Я сделаю это прямо сейчас. Если хочешь, можешь не идти со мной, я справлюсь, — она бросила взгляд на диадему, к которой не хотелось даже прикасаться, но сделала над собой усилие и подошла ближе. — Надеюсь. Сейчас я знаю, как она работает, значит, смогу противостоять. И это быстро. Отнесу и всё.
Ей пришло в голову, что, наверное, стоило бы придумать что-то ещё на случай, если диадема вдруг опять залезет в её голову, но теперь она знала, что делать, и как её выгнать, поэтому решила всё-таки не паниковать зря. Диадема оказалась у неё в руках, однако в сумку её Лили прятать не стала — пускай даже увидят и опять в воровстве обвинят, но снова оставлять её где-то у себя она не планировала.

— Не стоит рушить планы на зелье, — так мягко, как только могла, отозвалась Лили, потому что обижать ей тоже не хотелось. — Я в порядке. Буду в порядке.
И хотя буквально несколько минут назад она думала о том, что ей бы пригодилось зелье сна без сновидений, от помощи она по какой-то причине отказалась. Думать, связано ли это было с их размолвками или с ситуацией в целом, ей не хотелось, хотя где-то в затылке билась мысль о том, что она и так слишком сильно положилась на него и вообще оплошала по полной с этой диадемой. Так что с головной болью справится как-нибудь самостоятельно. Возможно, у Мэри или у других девочек найдётся зелье от головной боли, это навряд ли вызовет лишние вопросы. Подумают, что как обычно перезанималась, и всех дел.
Лили молча смотрела на Северуса, который вызвался идти с ней. Переспросить, почему же, она не успела: он сам добавил, что причина в этом была только одна, её, Лили, собственная слабость. Она вздохнула — что ж, тут уж ничего не попишешь, если действительно сплоховала. Признавать свои собственные ошибки и слабости тоже нужно было уметь.
— Хорошо. Спасибо, — произнесла она, наконец. — Я ценю твою помощь.
Она не могла сейчас думать о том, как теперь они будут вести себя в школе, если до этого было понятно, что они не общаются и от дружбы не осталось и следа, то сейчас Лили казалось, что будет глупо продолжать в том же духе. Но она настолько сильно устала, что не хотела размышлять ещё и об этом, поэтому пообещала себе вернуться к этой мысли позже, чтобы не потерять её насовсем, но когда будет чувствовать себя лучше.
К кабинету профессора Слагхорна они двинулись вместе. Лили молчала, потому что не знала, что сказать, и постоянно пыталась контролировать свои мысли на случай, если её опять начнёт накрывать волной странного неприятного и липкого чувства. Но пока всё было как обычно, более или менее. Однако напряжение никуда не девалось, а беззаботно болтать или, наоборот, обсуждать то, что сейчас произошло, ей не хватало энергии. Она решила, что с этим нужно повременить.
Разговор с профессором Слагхорном получился быстрым и немного скомканным: Лили быстро объяснила, что она нашла эту вещь и ей кажется, что она ведёт себя ненормально и вообще довольно тёмная. Профессор Слагхорн сначала с ней не согласился и не поверил ей, но Лили настояла, пояснив, что испытала действие диадемы на себе, но подробностей говорить не стала: профессор взял вещь, покрутил её в руках, и поблагодарил студентов за бдительность. Лили удовлетворённо кивнула, когда он пообещал со всем разобраться, и когда закрыл перед ними дверь, даже почувствовала некоторое облегчение. Теперь не ей придётся этим заниматься. И хотя где-то внутри зашевелился червячок сомнения — надо было попросить профессора держать их в курсе или хотя бы спросить, что он собирается делать — она не нашла в себе сил на него отреагировать.
— Спасибо за помощь сегодня, Северус, — произнесла она, внимательно смотря на собеседника. — И что не бросил с этим всем...
Она хотела ещё что-то сказать, но слова совершенно не лезли в голову.
— Я, пожалуй, пойду. Доброй ночи.
Она с секунду помедлила и всё-таки направилась в гриффиндорскую гостиную. Был уже вечер, поэтому если пойти сразу в кровать, никто ничего не заподозрит. Именно это Лили и планировала сделать.